Майкл Муркок - Вечный Герой (сборник)
2. ГОРОД ПРОКЛЯТЬЯ
Когда мы приблизились к Кенд-Амриду, рука Хул Хаджи инстинктивно легла на рукоять меча. Хорошо зная его, я заметил этот жест и нашел его тревожным.
— Что-нибудь не так? — спросил я.
— Не уверен, друг мой, — ответил он.
— Мне кажется, что ты говорил, что Кенд-Амрид — безопасное место для нас.
— Я так думал. Но мне неспокойно. Я не могу объяснить это чувство.
Его настроение передалось мне, и в мозг стали закрадываться мрачные мысли.
— Я устал, — пожал плечами Хул Хаджи. — Мне кажется, что все дело в этом.
Я принял это объяснение, и мы пошли к воротам города, чувствуя себя немного менее встревоженными.
Ворота стояли открытыми, и никто не охранял их. Если жители настолько щедры душевно, чтобы позволять себе такое, то не возникает никаких затруднений с нахождением помощи.
Хул Хаджи, однако, пробормотал что-то о том, что это необычно.
— Они — народ необщительный.
Мы шли по безмолвным улицам. Высокие темные здания казались лишенными признаков жизни, словно декорации, возведенные на сцене для какой-то экстравагантной постановки — и сцена в данный момент была пустой.
Когда мы шли, наши шаги вызывали гулкое эхо. Хул Хаджи шел впереди, направляясь к центру города.
Немного позже я услышал еще что-то кроме эха и остановился, коснувшись ладонью руки Хул Хаджи.
Мы прислушались.
Вот оно — тихие шаги, такие, какие издает человек, идущий в суконных шлепанцах или в сапогах из очень мягкой кожи.
Звуки донеслись до нас. Рука Хул Хаджи снова инстинктивно легла на рукоять меча.
Из— за угла появилась фигура, закутанная в черный плащ, сложенный на голове в форме капюшона. В одной руке он держал букет цветов, в другой — белый плоский ящик.
— Приветствую тебя, — формально обратился я к нему в марсианском приветствии. — Мы — гости в вашем городе, и ищем помощи.
— Какую помощь может оказать Кенд-Амрид любому человеческому существу? — мрачно пробормотал закутанный в плащ человек, и в голосе его не было ни единой вопросительной ноты.
— Мы знаем, что ваш народ практичен и полезен, когда речь заходит о машинах. Мы думали… — заявление Хул Хаджи оборвал странный смех закутанного в плащ незнакомца.
— Машины! Не говорите мне о машинах!
— Почему же это?
— Не спрашивайте ни о чем! Покиньте Кенд-Амрид, пока можете!
— Почему нам не следует говорить о машинах? Ввели какое-то табу?
Народ теперь ненавидит машины? — Я знал, что в некоторых обществах Земли страшились машин, и общественное мнение отвергало их, поскольку в них видели бесчеловечность, и упор на машинерию заставлял некоторых философов обеспокоиться, что человеческие существа могут стать в перспективе слишком искусственными. На Земле я, как ученый, сталкивался иногда с такой позицией на вечеринках, где меня обвиняли во всех смертных грехах из-за того, что моя работа имела отношение к ядерной физике. Я гадал, не довели ли жители этого города подобные взгляды до воплощения в жизнь и не запретили ли машины, поэтому решил задать такой вопрос.
Но человек в плаще снова засмеялся.
— Нет, — ответил он, — жители города не ненавидят машины — если они не ненавидят друг друга.
— Твое замечание невразумительно, — нетерпеливо бросил я. — Что случилось? — Я начал думать, что первый встреченный нами человек в Кенд-Амриде оказался сумасшедшим.
— Я же вам сказал, — он быстро огляделся по сторонам, словно нервничал. — Не задерживайтесь здесь, чтобы выяснить, что случилось.
Покиньте Кенд-Амрид сейчас же. Не оставайтесь ни на секунду дольше. Этот город проклят!
Наверное, нам следовало бы послушаться его совета, но мы не послушались. Мы принялись спорить, и это оказалось в известном смысле ошибкой, о которой нам пришлось пожалеть.
— Кто ты? — спросил я. — Почему ты единственный, кто в это время разгуливает по улицам?
— Я врач, — ответил он, — или б ы л им!
— Ты хочешь сказать, что тебя исключили из гильдии врачей? — предположил я. — Тебе не позволяют заниматься практикой?
Снова бесконечно горький смех — смех на грани безумия.
— Меня не исключили из нашей гильдии. Я просто больше не врач. В наше время я известен, как Обслуживатель Типов Третьей Градации. Эти Типы Третьей Градации — человеческие существа! — эти слова перешли в крик страдания. — Я был доктором — все мое образование побуждало меня сочувствовать своим пациентам. — А теперь я, — зарыдал он, — механик. Моя работа — осматривать человеческие машины и решать, можно ли заставить их функционировать с минимальным уходом. Если я решаю, что их нельзя заставить работать таким образом, то должен обозначить их для отправки в лом, а части пойдут в банк для использования в здоровых машинах.
— Но это же чудовищно!
— Это чудовищно для всякого жителя, — тихо отозвался он. — А теперь вы должны немедленно покинуть этот проклятый город. Я и так уже слишком много сказал.
— Но как возникло такое положение? — настойчиво спросил Хул Хаджи. — Когда я в последний раз был в Кенд-Амриде, жители показались мне обыкновенным практичным народом — тускловатым, может быть, но это все.
— Есть практичность, — ответил врач, — и есть человеческий фактор в человеке. Вместе они означают Человека. Но дайте одному фактору поощрение, а другой зажимайте, и вы получите одну из двух крайностей — с точки зрения человечности.
— И какие же они? — спросил я, заинтересовавшись этими рассуждениями.
— Вы получите либо Зверя, либо Машину, — просто ответил он.
— Мне кажется, это примитивное представление, — заметил я.
— Так оно и есть. Но мы имеем дело с обществом, ставшим сверхупрощенным, — сказал он, понемногу оживляясь, когда разговор зашел на эту тему, бросая однако, нервные взгляды направо и налево по улице. — Здесь поощряют Машину в Человеке и, если вам угодно, поощряла ее именно глупость Зверя — ибо Зверь не может предвидеть, а Человек может. Зверь в Человеке приводит его к созданию Машин для своего благополучия, а Машина многое добавляет сперва к его удобствам, а потом к знаниям. В здоровой семье все это за относительно долгое время разрешилось бы само собой. Но народ Кенд-Амрида слишком многого лишил себя. И теперь Кенд-Амрид стал очень нездоровым местом.
— Но должно быть что-то, вызвавшее это. Должен быть какой-то фактор, который ввел в Кенд-Амрид это безумие, — сказал я.
— В Кенд-Амриде правят Одиннадцать, ни один человек не доминирует.
Диктатор, сконцентрировавший в себе всю власть, существовал во все века — если только не верны рассказы о бессмертных шивах.