Илайа Николс - Паруса смерти
Но до чего же трудно пришлось Соне, когда она вышла на палубу подышать воздухом и увидела пленных ваниров! Их взгляды жгли, точно раскаленное железо.
Действительно, как и сказал кусанец Менг, ваниров осталось в живых совсем немного. Соня насчитала всего дюжину. Они были рассажены по лавкам среди остальных гребцов, как можно дальше один от другого. Это было обычной тактикой бараханцев: ведь если земляки сидят далеко друг от друга, им труднее договориться. Ваниры, как и остальные гребцы, были обнажены до пояса, разуты и прикованы цепями к толстым доскам скамей, на которых они сидели. Еще недавно они были грозными и гордыми воинами, а сейчас являли собой жалкое и печальное зрелище. Однако дух их укрощен не был, и если бы ненавидящие взгляды обладали способностью воспламенять, то бараханские надсмотрщики, поигрывавшие кожаными кнутами, сгорели бы на месте, оставив после себя лишь кучки пепла. Часть этой ненависти досталась и Соне. Похоже, ваниры посчитали ее предательницей. Может, со стороны оно именно так и выглядело, однако что же ей оставалось делать? Не садиться же за весло вместе с остальными рабами. Чувствуя свою правоту, Соня гордо подняла подбородок и принялась прогуливаться взад-вперед по палубе. Исподволь она определяла, кто же именно остался в живых. Соня разглядела среди гребцов братьев Неффа и Ореффа и порадовалась тому, что они остались живы. Но, увидев за одним из весел Гронни, которого она как-то опозорила перед всей командой, девушка испытала куда меньшую радость. Гронни не только злобно поглядел на Соню, но и смачно плюнул в ее сторону. Однако уже в следующее мгновение по его обнаженной спине звонко щелкнул бич, оставив красный рубец.
Соня вскинула глаза. Бич держал в руках тот самый молодой пират, который утром вел бараханцев в бой: темноволосый, с небольшой аккуратной бородкой и твердым холодным взглядом. Сейчас вместо кирасы на нем был надет темно-серый, очень богатый камзол, расшитый серебром.
— Ты, тварь, даже глаза поднимать не вправе на тех, кто ходит по этой палубе, а не то что плевать в их сторону,— ленивым, поучающим голосом сказал бараханец. Гронни лишь сдавленно зарычал и опустил голову.
— Будь с ними построже,— сказал капитанский помощник, отдавая кнут здоровенному бритоголовому детине, одетому в кожаные штаны и безрукавку. Как видно, этот надсмотрщик проявил недостаточную бдительность.— Если будешь лениться,— продолжал помощник,— твой кнут прогуляется по твоей же спине, понятно? — Понятно, господин Раф,— прогудел в ответ надсмотрщик.,— больше не повторится.
Раф обернулся к Соне и выразил надежду, что в будущем подобных выпадов со стороны рабов не повторится. Речь, манеры и поведение капитанского помощника были изысканны, точно у заправского вельможи. Мило улыбнувшись, Соня сказала ему об этом.
— О, я беспутный сын знатных родителей,— ответил Раф.— Знатных, но бедных. Мое семейство ютится в полуразрушенном родовом замке, стоящем к северу от Кордавы. Они ведут гордую, но нищую жизнь, мне такая не подходит. Кроме того, я — младший сын в семье и не могу рассчитывать на наследство… Однако хватит рассуждать о моей скромной персоне. Не хочет ли наша прелестная гостья осмотреть корабль?
И завязался разговор — внешне пустой и незначительный, но полный намеков, многозначительных интонаций, взглядов… Меньше всего Соня ожидала встретить на пиратском корабле человека, для которого явно предпочтительнее парадные дворцовые залы где-нибудь в Кордаве или Мессантии… Впрочем, накануне Соня видела Рафа в деле. Это был грозный и умелый боец. А ведь я тоже ему нравлюсь, подумала девушка с некоторой гордостью. Но уже в следующее мгновение она сама себя одернула: нечего кокетничать с бараханцами. Лучше думай о том, как суметь убежать с корабля. И вообще, все эти влюбленные взгляды и вздохи ничего не значат. Все моряки проявляют слабость по отношению к женскому полу: ведь в плаваниях они не видят женщин по несколько месяцев кряду. Так что, будь я даже хромой, кривой и горбатой, все равно от поклонников не было бы отбоя…
Со знанием дела помощник капитана показал девушке мачту и парусное вооружение галеры, хитроумное рулевое устройство: «Гром» имел два рулевых весла, расположенных справа и слева по обеим сторонам кормы. Эти весла были соединены горизонтальным брусом и двигались одновременно. Затем Раф провел Соню на боевую башенку и показал баллисты. Чувствовалось, что Раф и сам увлечен этим грозным оружием. Глаза его загорелись, а в лице появилось что-то мальчишеское. Скинув камзол и оставшись в полотняной рубахе, он взвел одну из баллист, уложил в углубление метательной лапы снаряд и разрешил Соне выбить чеку. Баллиста с грохотом швырнула вдаль глиняное ядро. В воздухе осталась тонкая дымная полоска-дуга, а затем в море вспыхнуло пятно чадящего малинового пламени. Соня почувствовала веселый азарт. Баллисты произвели на нее сильное впечатление еще во время ночного боя. Однако, чтобы взвести это оружие, силенок девушки оказалось маловато. За дело снова взялся Раф: с помощью деревянного рычага взвел боевую ось, закрепил ее и установил чеку. Затем уложил снаряд… И Соня послала в даль моря глиняное ядро, через мгновение превратившееся в клубок грозного огня.
— Хей! — азартно выкрикнула девушка.— Смотри-ка, чуть чайку не сбили! Еле успела увернуться.
Раф весело рассмеялся в ответ. Но это веселое времяпровождение вскоре прервали. На башенку поднялся слуга капитана и сообщил, что Енси недоволен — боеприпасы расходуются впустую. Слуга строго глядел на Рафа, по выражению его лица было ясно: недовольство капитана вызвано не только этим. Ага, приревновал, козлик старый, лукаво подумала Соня. Что же, надо будет его умаслить. Ревность — это само по себе неплохо, только не перешла бы она в злобу. Улыбнувшись Рафу, девушка поспешила в капитанскую каюту. Вновь обжегшись о ненавидящие взгляды рабов, прикованных к веслам, Соня вдруг сообразила, что ей следует делать дальше. Да, это будет наилучшим решением. В каюте капитана Енси наверняка имеется тайник. Надо постараться отыскать его…
Следующие два дня протекли достаточно однообразно. Соня развлекала капитана Енси светскими разговорами, в которых точно отмеряла показную скромность и игривую кокетливость. Старая Гиена, полулежа на высоко взбитых подушках, по мере своих сил старался поддерживать беседу, делал любезное лицо, шутил, произносил комплименты и, похоже, очень досадовал о своей контузии. Обнаружив висевшую на стене каюты лютню, Соня часами распевала баллады и любовные песни. Лютня была дорогая, инкрустированная слоновой костью и перламутром, однако весьма сильно попорченная небрежным хранением. От влажного морского воздуха корпус ее покоробился, а местами даже расклеился. Положение еще больше усугублялось тем, что при качке инструмент ударялся о стену, на которой висел. Соне постоянно приходилось мучиться с настройкой, иначе лютня начинала фальшивить самым мерзким образом. И все же это было менее утомительно, чем без передышки любезничать с кислолицым бараханским капитаном. Время шло, и это начинало не на шутку тревожить девушку. Плавание заканчивалось, а она по-прежнему не могла приступить к своему плану, который должен был принести ей свободу. И не только ей…
