Ошибка Пустыни - Соловьева Мария Петровна

– Что стоите, как тупые козы! Быстро несите его ко мне!

– Нет, ко мне! – раздался властный голос.

Ишиндалла подошла незаметно, и впервые ее лицо выражало участие. Она кивнула Лале:

– Мастер Шай получит лучший уход, а ты собери все свои знахарские навыки. Сообщи мне, что будет нужно.

Не говоря больше ни слова, она развернулась и пошла к своему куполу.

В ту ночь Лала не спала. Ей действительно понадобились все умения. Мастера Шая, впавшего в забытье, терзала жесточайшая лихорадка, а весь оазис гудел, обсуждая, где он потерял своего дрома и как вообще выжил во время Хвори.

Вторые сутки растирая истощенное горящее тело специальными снадобьями и по каплям заливая в пересохший рот отвар пятисила, Лала иногда говорила с учителем, хоть и не думала, что он поймет и тем более ответит.

– Пожалуйста, не умирайте! Если бы тут росла огнеломка, я бы с жаром быстро справилась…

– И так… справляешься… – вдруг просипел он с закрытыми глазами.

Лала от неожиданности выронила плошку с отваром, и густая жижа мгновенно впиталась в ковер. Положив руку на лоб учителя, Лала не заметила уменьшения жара, но Шай задержал ее ладонь своей:

– Не убирай. Так хорошо… прохлада…

Лала покосилась на руку и только сейчас поняла, что это левая ладонь, со вшитым недавно розовым шулартом.

– Учитель, – шепотом позвала она, – а это может быть от того шуларта? Рука-то левая…

Шай открыл глаза, в которых не было и следа лихорадочного слабоумия:

– Конечно! Как я сразу не подумал, уже бы встал на ноги!

– Куда вам на ноги, вы еле живой были, – усмехнулась Лала, не отнимая ладони от его лба.

Мастеру Шаю становилось легче на глазах. Слабость никуда не делась, но ясность ума и осмысленный взор вернулись окончательно.

– Я бы поел…

Лала и подумать не могла, что умеет так изгибаться, чтобы, не убирая спасительной ладони от головы учителя, дотянуться до своего несъеденного завтрака и вручить больному кусок свежего хлеба с маслом юги.

– О, Мать-Пустыня, какое блаженство может принести простой хлеб изголодавшемуся! – Шай энергично жевал и улыбался.

– Сколько вы не ели? – спросила Лала, чувствуя, как ее волной заливает радость.

Он задумался и стал жевать медленнее.

– Два дня Хвори, три дня пути сюда и… Сколько я лежу?

– Вторые сутки.

– Ну, тогда больше недели. Это многовато.

– Учитель, молю, расскажите, что случилось?

Мастер Шай потянулся за водой и сел, придерживая руку Лалы, словно боясь, что боль вернется. Лале пришлось сесть с ним рядом на кровать. И пока тот рассказывал, она не шевелилась и почти не дышала.

– Я покинул Сайшон налегке в надежде поужинать в Гнезде Черной Руфы – этот оазис как раз на середине пути досюда. Взял только воды. Мне не хватило пары часов, чтобы добраться до укрытия. Мастера не боятся ночного пустынного холода, но Хворь – иное дело. Дром взбесился и мечтал от меня удрать. Правильно мечтал, кстати. Если бы не его теплая кровь, мне не жить.

– Вы пили его кровь? – с придыханием уточнила Лала.

– Я спрятался в его распоротом брюхе, и пока билось сердце, было вообще хорошо.

– Убили любимого дрома? – голос Лалы опустился до горестного шепота.

– Да, – коротко и очень тихо ответил он. – Иначе мы бы с тобой не разговаривали. Это было тяжело, ведь кинжалом я не мог его разделать.

– Почему?

Мастер Шай свел брови:

– Ты мне скажи.

Лала растерялась. Она точно сказала что-то не то. Но потом осенило:

– Если убить кого-то кинжалом в пустыне, он превратится в песок. И негде будет прятаться. Но… как же вы справились?

– Оглушил ударом в слабое место между глазом и ухом и с помощью ключа и собственных зубов вскрыл ему брюхо так, чтобы сердце не потревожить.

Шай говорил это обыденно, будто давал урок по заточке кинжала. А Лалу передернуло от одной мысли, что добрый, верный и немного туповатый дром, первый друг и помощник ашайна, может быть запросто выпотрошен хозяином без угрызений совести. Ей подумалось, что попади она со Снегом в Хворь, они просто оба замерзли бы, крепко прижавшись друг к другу. Тряхнув головой, она сосредоточилась на рассказе учителя.

– Я прикопал дрома песком, как мог, и забрался внутрь, бросив все вещи, кроме кинжала и свитка, который обещал тебе отдать. Это было очень вовремя. Только вот для Хвори туша дрома ничего не весит. Меня мотало по пустыне до тех пор, пока ветер не выдохся. А когда я вылез из окоченевшего трупа, сам наполовину мертвый, то совершенно не узнал места. Только ночью по звездам понял, в какую сторону идти. И дошел. То есть дополз. Повезло, если бы ветер чуть раньше закончился или метнул меня дальше на запад, через какое-то время люди нашли бы черный шуларт.

– Вы бы себя убили?

– Конечно. Как иначе стать снова частью Пустыни и вернуть ей долг? Замерзший мертвец бесполезен для нее.

– А почему черный шуларт?

– Ну наконец-то спросила. – Шай улыбнулся. – Все. Можешь не держать ладонь, мне легче. Подай лучше мои вещи.

Выстиранный алый плащ и почищенная поясная сумка висели на козлином роге, вмурованном в стену. Лала с почтением, как священные реликвии, протянула их учителю, но он небрежно откинул плащ и полез в сумку.

Свиток, припудренный красноватой пылью и перетянутый грубым шнуром из дромьей шерсти, оказался разочаровывающе маленьким. Шай будто прочитал мысли Лалы:

– Да, совсем немного, но нам хватало до сих пор. Однако тебе никто не запретит вписать сюда новые строки. Бери, только сначала выспись, чтоб голова была свежая. – Он протянул ей свиток, с удовольствием откинулся на подушки, и уже засыпая, добавил: – Удачно ты создала розовый шуларт.

Стоя в дверях, Лала спохватилась, что так и не спросила главного: что же такое Хворь Пустыни? Но возвращаться и будить ради этого Мастера Шая она не стала.

Разумеется, она не последовала его совету. Первым делом, оказавшись у себя в комнате, присела на кровать и развернула свиток. Излишне витиеватыми буквами, которые, не поморщившись, не прочтешь, неизвестный древний писарь знакомил мир с шулартами. Заглавие, еще более вычурное, чем сам текст, гласило: «Шулартарий». Лала глотнула вина и принялась за чтение.