Крис Уэнрайт - Кольцо власти
— Эрленд! — вдруг узнал колдун одного из людей. — Эрленд, доверенный человек герцога Бьергюльфа! Но кто же его остальные спутники?
Однако, сколько ни колдовал Краутвурст, лица других людей в латах и с оружием, по-видимому солдат, не показались ему знакомыми. Теперь Краутвурсту было известно, что кто-то из этих семерых был на шабаше духов. Но кто именно?
Этого магия узнать не позволила. Он несколько раз проделал манипуляции с шаром, но ничего нового из колдовства не извлек.
— Что делать? — Он сел на стул, смахнув с него пучки сушеных трав. — Думай, Краутвурст, думай!
Подумать действительно было о чем. Если эти люди, и в их числе тот, который все знает, вернутся в Хельсингер, а это было вполне вероятно, потому что среди всадников находился Эрленд, опасность будет совсем рядом.
Бежать в замок к герцогу и все ему рассказать? Колдун задумался. Ведь Бьергюльф непременно спросит, кто именно этот человек. Эрленд? Вряд ли. Скорее всего, кто-то из солдат. Солдаты… Нет, скорее просто отряд наемников, они же не в форме, сообразил колдун. Ему стало жарко.
Скинув подбитую мехом безрукавку, Краутвурст снова вскипятил кружку напитка и медленными глотками выпил, рассчитывая на успокаивающие действие зелья.
Страх не проходил. Надо убить всех шестерых латников, да и этого аргосца заодно — вдруг тот, кто побывал на шабаше, что-нибудь ему выболтал. И дело с концом. Но как? Расправиться с полудюжиной наемников непросто. Ребята крепкие, особенно один из них, загорелый, высоченного роста, в шлеме с черным султаном.
— Так, так… — Колдун взял в ладонь кости и бросил их на стол.
Выпала двойка. Он бросил еще раз. Опять двойка! Третий раз… На грани костей, словно два глаза, ему опять подмигивали два очка. Снова двойка! Три раза подряд! Холодный пот прошиб колдуна. Плохой знак, отвратительный просто! Краутвурст, не решаясь бросить еще раз, долго-долго тряс костями в кулаке, пока не заныли пальцы. Он кинул кости и отвернулся, потом, зажмурившись, медленно повернул голову к столу, боясь открыть глаза.
Наконец, глубоко вздохнув, осмелился взглянуть. Двойка! Краутвурст тихо завыл, спина покрылась липким, предательским потом. Такого не бывает, просто не может быть, чтобы одно и тоже выпадало четыре раза подряд! Боги сердятся и могут наказать, жестоко наказать! Самому здесь не справиться. Скорее в Нумалию, к этому мерзавцу Тарборну, может быть, сжалится и поможет. Но тогда придется все рассказать… Колдун опять задумался.
— Нет, рассказывать нельзя! Придется придумать что-нибудь, — снова заговорил он сам с собой. — Но надо спешить, спешить! Промедление принесет гибель.
Он забегал по комнате, собирая в дорогу свои колдовские принадлежности. Мало ли что может пригодиться… Потом выскочил в другую комнату.
— Эй! — закричал колдун. На его зов явился заспанный слуга. — Давай быстро седлай лошадей, собирайся в дорогу!
— Господин! Сейчас же ночь, куда мы поедем?
— Ночь? — остановился Краутвурст. — А ведь и правда…
За своими занятиями и размышлениями он и не заметил, что уже стемнело.
— Нергал тебе в пятки! — прикрикнул он на слугу. — Сам знаю. Иди, бездельник, завтра рано утром соберешься!
Слуга, что-то ворча себе под нос, удалился, а колдун вновь предался невеселым размышлениям.
— Может быть, донести на них, что они чернокнижники и хулители Митры Животворящего? Да еще и свиток какой-нибудь подсунуть, из запрещенных? Люди у меня в Бельверусе есть, замолвят словечко перед Золотыми Леопардами, всех этих конников повяжут, да и на костер. Неплохо?
Мысль эта понравилась Краутвурсту, и он начал строить планы по ее воплощению в жизнь, но, дойдя до момента ареста, задумался вновь.
— А если допросят хорошенько, как принято? Наверняка так и сделают. Тогда они непременно меня выдадут, что им скрывать! Так что меня потом вместе с ними и сожгут. Нет, это не подходит, совсем не подходит! Что же делать? — Он снова сел, обхватив голову руками. — Надо бежать из Немедии, бежать куда глаза глядят. Но куда? Кто меня ждет в других краях? Здесь дом, — колдун тоскливым взглядом обвел каменные стены зала, где сидел перед горящим камином, — здесь я уважаемый человек…
Он так и не заснул всю ночь, а утром, нахлестывая коня, помчался в сопровождении слуги по дороге в Бельверус.
Глава шестая
Хайделинда взяла в руки маленький томик в сафьяновом переплете и, тут же отложив его, снова подняла голову. Клочок чистого ярко-синего неба, видимый из окна ее маленькой кельи, напомнил молодой наследнице Хельсингера, что скоро, совсем скоро, она увидит свой замок, близких людей и наконец покинет пределы этого опостылевшего монастыря. Она окинула взглядом небольшую спальню.
Шесть шагов в длину и четыре в ширину. Голые каменные стены, потолок — такой высокий, что комната походила на сундучок, поставленный на попа. Узкое окно, косо прорезанное в стене таким образом, что через него можно видеть только небо: серое, подернутое легкой дымкой дождливых туч — в холодное время года или светлое и чистое, такое, как сейчас — весной и летом. Иногда на верхний край наклонного подоконника садилась птица, но, увидев, что, кроме камня, вокруг ничего нет, улетала восвояси.
Узкая деревянная кровать, скорее топчан, без спинок, с соломенным жестким тюфяком и одеялом из козьей шерсти. Деревянный стул с плетеной спинкой и сиденьем, не такой, как у нее на родине, высокий и узкий, а, наоборот, широкий и разлапистый. Рядом с ним чем-то похожий на него стол, столешница которого успела потемнеть за долгие годы использования. В углу, возле небольшого каменного возвышения с отверстием для стока воды, два глиняных кувшина: большой и маленький. Помимо этого в комнате ничего не было. Собственных вещей воспитанницам монастыря Соважон иметь не полагалось.
Из привезенного с собой разрешено было оставить только цепочку с кругом Митры, если таковая имелась. Хайделинда вспомнила, как два года назад воспитанниц первого года выстроили в Большом трапезном зале. Пятнадцать раздетых донага дрожащих девочек стояли посередине длинного помещения. Только что каждая прошла унизительный осмотр в соседней комнате — в монастырь принимали только девственниц, — и они еще не пришли в себя от грубых прикосновений жестких пальцев главной целительницы. Напротив них, подталкивая друг друга локтями, разглядывали новеньких построенные в шеренгу старшие воспитанницы в длинных одеяниях шафранового цвета. Старшая настоятельница, мать Розальба, с наброшенной на рясу белой с темными звездами мантильей, медленно проходила между двух рядов и, обращаясь к вновь прибывшим, четким, сухим и бесстрастным голосом вела первую беседу:
