Мэтью Стовер - Клинок Тишалла
– Он не король. Он гнусный, кровожадный актир – как и ты!
– Ага. Ну и что? Он также младший наследник Короля Сумерек, и ты это знаешь, прах тя возьми. И тогда знала. Понимала, что он последний из Митондионнов, и приказала его убить.
– Он даже не перворожденный, – рычит она. – Он замаскированный хуманс!
– Ты все перепутала, – говорю я. – Человек – это маска.
Делианн оседает на сенешальском троне, будто изнутри его что-то выело, и закрывает лицо руками.
– Хэри, – бормочет он отчаянно и тоскливо, так что слышу только я. – Хэри, как ты можешь со мной так?
– Полночь, Крис, – просто отвечаю я. – Вот и все.
Он поднимает голову, глядя на меня с немым вопросом.
– Пора снимать маски, – объясняю я.
Выпученные глаза полны тошнотворной боли.
– Они никогда меня не примут.
– Кто даст за их мнение хоть крысиный хвост? Ты знаешь, кто ты есть. Веди себя соответственно.
Он закатывает глаза. Я поднимаю голову, чтобы наткнуться на высокомерный взгляд Кайрендал.
– Я знаю, что ты не в себе, Кайра. Знаю, что ты больна и тебе тяжело разобраться в своих мыслях. Вот твой шанс все исправить. Если хочешь помочь, мы будем признательны.
Зрачки ее сверкают, словно рыбья чешуя.
– А что в том для меня?
Я пожимаю плечами.
– Жизнь.
– А больше ты ничего не можешь предложить? – с яростным презрением бросает она.
Райте осторожно косится в мою сторону со дна арены. Я делаю вид, что не замечаю, и оборачиваюсь к Кайрендал:
– Не знаю, какое наказание за попытку цареубийства полагается у твоего племени, но ты сейчас не среди сородичей. Это мой двор. Выбирай, Кайра. Сейчас.
– Мои бойцы готовы за меня умереть, Кейн. А многие ли из этих… созданий …. готовы умереть за тебя?
Точней не скажешь.
– Есть способ выяснить, – роняю я бесстрастно.
Она складывает руки на груди.
– Я не блефую, Кейн.
– Да, наслышан. – Мне остается сказать одно лишь слово – короткое, холодное, решительное: – Райте!
Он хлопает в ладоши, будто отряхая пыль в сторону эльфийки. На песок оседают черные маслянистые брызги. Кайрендал пытается заговорить, но может только булькать сдавленно и утробно. Какой-то миг она взирает на меня в полнейшем недоумении, потом разражается хриплым, пронзительным кашлем. Грудь ее вздымается, и эльфийку рвет кровью под ноги огру, который держит ее на весу.
– Урродззы! – ревет великан так, будто сердце его рвется на части. – Ублюддки – что вы здделали зз Кайрой?!
Он падает на колени и баюкает умирающую, словно младенца.
Наши ребята вскакивают со скамей. На арене Райте вполголоса раздает монахам последние распоряжения. Бойцы расходятся под прикрытие ограды, проверяя оружие.
– Ты когда-нибудь, – бросает мне через плечо бывший посол, – что-нибудь делал, что не кончалось насильственной смертью?
– А как же, – отвечаю я. – Много всякого. Но уже не помню, что.
Мерзкая будет свалка, точно скажу. Наверное, я знал, что этим кончится. Надеялся на это.
Может, я и вправду такое чудовище, как говорят.
Но в Зале суда разгорается новый свет – бледней и ровней, чем пламя фонарей на стенах и алые отблески костров за окнами: пронзительный и мягкий лунный свет, изгоняющий всякие тени. Он нарастает, становится сильней, и, когда лучи его касаются каждого из нас, в зале наступает тишина, и все взгляды обращаются к источнику сияния.
Оно исходит от Делианна.
Медлительно, как инвалид, поднимается он с сенешальского трона. Голос его в звонкой тиши так мягок, что сердце мое разрывается.
– Нет. Не надо сражений. Между собою – не надо. Хватит смертей. Больше я не перенесу.
Кажется, будто он стоит у меня за плечом. Подозреваю, каждому в Зале суда кажется, что Делианн стоит у него за плечом. Свет окутывает его мерцающим облаком, холодной эльмовой короной опускается на чело. А потом плещет каждому из нас в лицо и хватает за извилины.
На бесконечный миг свет захлестывает меня тем, что переживают остальные: болью, и страхом, и жаждой крови, и отчаянием, и упоением боя, и всем прочим, и тот же свет отдает им мои переживания. Мы живем чужими жизнями, мы погружены в океан боли, и свет вытягивает понемногу наши муки, плетет из них клубок страданий, и нянчит его, и мнет, поэтому боль не то чтобы уходит – так не бывает, ничто не в силах утолить ее, – но как бы расплывается, потому что мы разделяем ее между собой, понемногу на каждого, и как бы ни было нам одиноко, он –то знает, точно знает, через что мы прошли, как нам больно и страшно, и вроде как говорит…
Ладно, вам больно, вам страшно, но это нормально – страдать, и это правильно – бояться, потому что мир вообще местечко жуткое и прескверное.
– Руго, – тихонько произносит Делианн.
Огр поднимает башку.
– Она не обязана умирать, – говорит чародей. – Но лишь одна надежда осталась у нее. Ее следует удерживать от всякого вмешательства в грядущее сражение. Пусть отнесут ее в Донжон, и поместят в камеру, и держат там, покуда не стихнет буря, налетевшая на нас. Исполнишь ли?
Руго отворачивается.
– Моя ззделадь, она жидь? Ты обежжядь?
– Так я сказал.
Великан гнет шею, и по выпученным зенкам катятся слезинки.
– Наверное… больже, чем щазз, она меня не можед ненавидедь.
Делианн оглядывает зал с таким видом, будто пытается найти кого-то, но не может. Через пару секунд кивает сам себе.
– Паркк, – говорит он усталому камнеплету, что стоит в дальних рядах, недалеко от его величества. – Сбереги ее. Останься с ней в Донжоне и ухаживай за ней, когда она придет в себя.
Долгую минуту камнеплет упрямо не сходит с места, будто ждет подвоха, потом пожимает плечами и начинает пробираться к Кайрендал. Магия камнеплетов должна работать даже под землей.
Делианн склоняет голову, словно под тяжестью моего неодобрения.
– Так ли скверно, – тихонько говорит он, – что я не желаю начинать свое правление с казни друга?
– Разве я что-то сказал?
– Нет, – отвечает Делианн. – Но думал очень громко. Чего теперь ты от меня хочешь?
Спутники Кайрендал смотрят на него, не сходя с мест, выжидая. Мне пригодилась бы их помощь, если только Делианн мне ее обеспечит.
– Мог бы начать с того, – предлагаю я, – чтобы объяснить им, что происходит.
– Объяснить? – слабо бормочет он. – Да как объяснишь такое? Столько всего… слишком много. Как смогу я разобраться, что важно, а что несущественно?
– Тебе и не надо знать, – отвечаю я. – Просто реши.
Пушистые брови сходятся на переносице.
– Я… – Он кривится от боли, и это не мучения плоти. – Кажется, понимаю…
– Давай, Крис. Сцена твоя. Пользуйся.
Лицо его лучится страданием, будто призрачным светом. Мой друг опускает голову, зажмурившись от собственного сияния, и начинает говорить.
