Леонард Карпентер - Конан – гладиатор
Болото явно должно было служить препятствием для беглецов и нешуточной угрозой всякому, вздумавшему карабкаться по трапециям и канатам, — а ведь только так и можно было достичь песка на другой стороне, сулившего безопасность.
В общем, еще одна ловушка, составная часть подлого обмана, которым так и дышал весь этот проклятый Цирк!
На всякий случай Конан присмотрелся к деревьям. Если кто-нибудь падал в яму, быть может, он еще мог спастись, забравшись на ветки…
Увы! Конан оскалил зубы от ярости и разочарования. Деревья выглядели достаточно ухоженными и здоровыми, но большей частью как-то странно гнулись, отягощаемые, так сказать, невиданными плодами. Эти «плоды» гибко обвивались вокруг стволов, чешуйчато поблескивая в лучах слепящего солнца, перетекали, скользили по ветвям…
Змеи! Древесные питоны, посвященные Отцу Сету. Всякий, кто, спасаясь от крокодилов, полезет на дерево, рано или поздно очутится в их смертоносных объятиях. И эта смерть, быть может, окажется не столь быстрой, как в зубах крокодилов, но столь же неминуемой.
А толпа будет восторгаться и ликовать, наблюдая за последними муками несчастных. Обрыв в яму, с ее гранитным бортиком высотой по щиколотку, неотвратимо приближался. Сзади, сотрясая песок, с топотом неслось рогатое стадо, наконец-то нашедшее, на чем выместить свой гнев. Пришлось Конану снова заложить вираж, на сей раз круче, но мулы справились и снова повлекли фургон к середине полукруглой площадки.
Однако там их поджидало новое препятствие в лице двух быков, еще не присоединившихся к погоне. Пришлось Конану поворачивать снова, да притом смотреть, как бы они не задели повозку своими длинными, изогнутыми рогами и не слишком перепугали мулов. Если бы только мулы смогли продержаться еще сколько-то времени! Хотя бы один колокол!..
Рано или поздно кто-нибудь выдохнется: либо быки замучаются бегать, либо толпа устанет смотреть. И тогда, глядишь, удастся вырваться на свободу. Но такой исход был слишком хорош, чтобы всерьез на него надеяться. И, точно: повозка Ладдхью, преследуемая столь же беспощадно и точно так же оказавшаяся между стеной и быками, гулявшими посередине, затеяла слишком крутой поворот. Фургон не перевернулся, но сильно сбавил ход. Его передние колеса пошли боком, взрывая песок, корпус сильно сотрясся, подкинув седоков. Мулы, оказавшиеся в очень неудобном положении, тужились изо всех сил, пытаясь стронуть фургон и заново его разогнать.
Пока они натягивали упряжь, пока отчаянно щелкал над ними кнут Ладдхью, три молодых быка обежали фургон и устремились на него сбоку. Три пары острых рогов вонзились в беззащитные животы несчастных мулов…
Гибнущие животные страшно закричали от боли и ужаса, но их предсмертные вопли тотчас заглушил восторженный рев толпы. Только тут стало, как следует ясно, какая жажда крови обуревала трибуны. При виде мучений и смерти люди принялись танцевать, прыгать на месте, размахивать руками…
Между тем уцелевшие мулы судорожно рванулись в сторону, лягаясь, волоча за собой своих окровавленных собратьев, и самым опасным образом перекашивая дышло фургона.
Конан гнал свою упряжку по широкой дуге. Несколько быков, которым наскучило гоняться за ускользающей целью, оставили его повозку и направились развлечься легкой поживой. Не разбирая дороги, они налетели на застрявший, еле двигавшийся фургон, протаранили его и наконец перевернули, благо силы в их толстых мускулистых шеях было для этого более чем достаточно.
Ладдхью, другие артисты и медведь Буруду высыпались на песок и заметались, стараясь уйти от тяжелых копыт и острых, как копья, рогов обезумевшего стада…
Достойный отпор врагам дал только медведь. Развернувшись навстречу одному из быков, он отмахнулся от нацеленных рогов и ударом могучей когтистой лапы вспорол животному бок. Ничуть не смутившись, дикий бык в свою очередь нацелил рога и попытался выпустить ему кишки. Буруду снова избежал удара, повис у быка на шее и начал полосовать его толстую кожу клыками и загнутыми когтями. Взвилось сплошное облако пыли, сквозь которое мало что удавалось рассмотреть, только доносилось свирепое рычание и временами рев, слышимый даже несмотря на оголтелые вопли толпы.
Не теряя времени даром, Конан направил свой фургон к опрокинутому, стараясь провести его как можно ближе и в то же время избегая смертельной опасности, — так, чтобы быки не бросились между повозками. Не смея совсем остановить мулов, он все-таки придержал их, несмотря даже на то, что преследователи-бизоны снова начали наподдавать рогами задок и пытаться поддеть рогами катящиеся колеса.
— Залезай!.. — во всю глотку заорал киммериец. — Ребята, живо сюда!..
Крик был услышан. Ладдхью и его артисты со всех ног кинулись к фургону. Уворачиваясь от бросающихся быков, они подбегали один за другим и вскакивали наверх, цепляясь за протянутые навстречу дружеские руки.
Как выяснилось, большинство даже не было ранено. С одной стороны, следовало поблагодарить за это Богов, но с другой — мулам Конана приходилось теперь тащить на себе двойной груз человеческих тел. Быки по-прежнему бодали и пинали фургон и тем самым как бы помогали упряжке, но несчастные мулы уже начали выдыхаться. Да и зрелище гибели застрявшего фургона, — жуткое, кровавое и сопровождаемое оглушительным шумом, — их вовсе не вдохновляло… Потом косматому вожаку внезапно надоело возиться с измочаленным задним бортом фургона. Возможно, запах упряжных животных, наконец, достиг его залитых кровью ноздрей. Мощно зафыркав, он прибавил скорость и ринулся мимо угла повозки, чтобы забежать спереди.
Это, однако, не понравилось одной из участниц событий, а именно, Квамбе. Тигрица скорчилась на полусогнутых лапах посередине фургона, прижимаясь к Сатильде, — та гладила, и как могла, успокаивала «сестру». Заметив опасный маневр старого быка, Квамба начала действовать по своему разумению и без какой-либо команды. Могучим прыжком, от которого покачнулся тяжелый фургон, гигантская кошка взвилась в воздух и приземлилась прямо на загривок быка.
Людям только показалось, будто дневной свет прорезала стремительная черная молния. В следующий момент тигрица словно приросла к бычьей спине, вцепившись длинными когтями в его косматую шкуру и безжалостно терзая клыками горбатый жирный загривок. Бык забыл о своих первоначальных намерениях и заметался, тщетно пытаясь сбросить дьявольскую наездницу. Взвился песок… Сквозь пыльную тучу черная шуба тигрицы казалась сгустком непроглядного мрака.
Толпа на трибунах положительно сходила с ума.
Прыжок Квамбы сделал свое дело: фургону удалось вырваться из свалки. Но опасность от этого вряд ли сделалась меньше. Быки, раздраженные видом и запахом крови, обращали все более пристальное внимание на движущихся мулов и людей. Они подбегали с разных сторон, угрожая людям, ехавшим на повозке, пугали упряжных мулов, норовили поддеть рогами колеса.
