Леонард Карпентер - Конан – гладиатор
Конная стража шпорила лошадей, раздвигая, когда приходилось, пешую толпу, двигавшуюся к Империум-Цирку, и тем самым давая возможность фургонам катиться безостановочно. Потом они свернули на одну из дорожек, обегавших высокий овал амфитеатра. Мощеная улица была сплошь окаймлена стенами и коваными решетками владений и вилл. Верхние этажи зачастую нависали над нижними, перекрывая небо над головами.
Конан про себя отметил, что толпа сразу начала редеть и скоро отстала. Наверное, с этого конца Империум-Цирка публика внутрь не допускалась. Дорожка завернула, огибая выпуклый бок каменного строения, и впереди разверзлась высоченная арка. Ворота стояли настежь раскрытыми. Стражники, сопровождавшие артистов, проскакали немного вперед, минуя арку, и по знаку своего командира развернулись поперек улицы, жестами направляя цирковой поезд вовнутрь.
Ладдхью натянул вожжи, заворачивая упряжных мулов в ворота, Рогант, правивший следующим фургоном, последовал его примеру. Заггар, ехавший на передней повозке, соскочил с нее и остался стоять на обочине. Помахав Ладдхью рукой, он пожелал ему и всей труппе успешного выступления…
Миновав арку, они оказались в обширном сумрачном помещении, очень напоминавшем пещеру. Здесь витало множество запахов: Конан учуял навоз, животных, корм, дым выгоревших факелов и еще какую-то кислятину. Услышав глухое ворчание, он оглянулся на Квамбу и увидел, что шерсть на загривке тигрицы поднялась дыбом. Горной кошке не нравилась столь внезапная смена обстановки. Присмотревшись, киммериец различил темные пустые углы, сводчатый потолок, какие-то свернутые занавеси и знамена, лари с известью и песком, кучи строительного камня, колесницы, сбрую, инструменты и распиханное там и сям множество разных причиндалов, по виду могущих иметь отношение к цирку.
К его некоторому удивлению, фургоны здесь не остановились, а продолжали катиться вперед.
Проход был широкий, и по сторонам его стояли служащие Империум-Цирка, одетые на коринфийский лад: в белые туники по колено, перехваченные в поясе. Они деловито жестикулировали, направляя повозки вперед, мимо себя, и Ладдхью, правивший передним фургоном, повиновался.
Конан не знал, что и думать. Он-то готовился к неизбежным задержкам, к утомительной и раздражающей мороке, которая, по его мнению, должна была предшествовать их выступлению. Обязательно ведь понадобится что-то еще утрясать с местным начальством и, вполне вероятно, устанавливать необходимое оборудование. Но фургоны катились себе и катились, пока не достигли второй пары тяжелых деревянных дверей. Толстые створки, приводимые в движение цепями и металлическими тягами, уже раскрывались, готовые их пропустить. С той стороны врывался слепящий солнечный свет, и волна за волной доносились громкие рукоплескания.
— Ну, ребята, приготовились, — скомандовал Ладдхью. — Давайте-ка улыбнемся, что есть сил! — Встав в полный рост на сиденье извозчика, он передал вожжи Фатуфару и обернулся к артистам: — Пришел наш звездный час: мы в первый раз выступаем на арене блистательного Луксура. Помните свое искусство, исполнитесь гордости за наш цирк… и повеселите здешнюю публику так, как вы это умеете!
Конан прямо-таки кожей ощутил вдохновенный азарт, объявший артистов, и не смог удержаться, чтобы не присоединиться к общему чувству. Он немного волновался, но не от неуверенности в себе, — он просто не знал, какой порядок номеров изберет на сей раз цирковой мастер, будет ли в представлении, как это обычно происходило, прелюдия, нагнетание ужаса и восторга и, наконец, кульминационный финал. Гадать было бессмысленно, и киммериец просто решил не отставать от друзей, делая то же, что все.
Артисты разминали руки и ноги, предвкушающее улыбались. И они, и Ладдхью были людьми опытными: уж верно, хорошо знали, что делали.
Воодушевившись, Конан решил про себя, что на сцене будет пыжиться как никогда и подкинет Сатильду так высоко, как не подкидывал доселе ни разу.
И вот фургоны выехали на обширное, почти пустое пространство, засыпанное песком. Его ограждал каменный барьер, за которым виднелись уходившие ввысь сиденья амфитеатра. Ряды, ряды, ряды, — и повсюду шумное море людей. Незанятые сиденья виднелись только там и сям на самом верху. Где-то на средних уровнях виднелись устья входных тоннелей, и оттуда появлялись все новые зрители. Еще немного и амфитеатр будет набит до отказа. И все это сборище громогласно шумело и ликовало. Как только на арене появились повозки, по рядам, точно морской прибой, прокатилась гулкая буря оваций.
Там, куда направлялись фургоны, в ровном песке виднелось углубление, зеленевшее вершинами кустов и деревьев. Маленький парк, решил киммериец. Или нечто вроде декораций для представления. Над углублением виднелась густая паутина канатов, и торчало несколько высоких деревянных треножников. Несомненно, там помещались трапеции и все прочее, необходимое для воздушных гимнастов.
Странствующие артисты выехали на арену примерно так же, как перед этим следовали по улицам города: играя на флейтах, жонглируя и танцуя на открытых платформах фургонов. Вот только звуки их инструментов, как и громкие восклицания Ладдхью (цирковой мастер надрывал голос, по-коринфийски перечисляя порядок номеров) бесследно тонули среди шума и гама аплодирующей толпы. Многие наклонялись вперед на своих сиденьях, приглядываясь к циркачам с высоты порядочных, в два-три человеческих роста, стен кругом песчаной арены. Конан, шуруя туда-сюда свои пустотелые гири, только гадал про себя, и на что бы нужны были такие высокие ограждения. Лучше бы позволили зрителям сойти вниз, прямо на площадку, и посмотреть представление вблизи! Но потом киммериец поразмыслил еще немного, принял во внимание численность распаленной толпы и преисполнился благодарности за то, что ее не подпускали вплотную.
А еще он обратил внимание, что, по мере того как фургоны описывали положенный круг — причем мулы, украшенные плюмажами из перьев, красиво вышагивали, а артисты лезли из кожи вон, — крики и хлопанье зрителей резко пошли на убыль. Беспорядочный шум продолжался считанные мгновения, и вот уже стали слышны колокольчики Иокасты и флейта Бардольфа. Жалкие, тоненькие звуки в пустоте огромного цирка. Гораздо громче оказался скрип и скрежет тяжелых ворот, захлопнувшихся позади фургонов. Потом стало совсем тихо, если не считать отдельных выкриков с мест. Публика замерла в ожидании…
Глава пятая НА АРЕНЕ
Краем глаза Конан заметил, как завихрилась пыль в одном конце арены, недалеко от повозок. В стене открылись низкие деревянные воротца, и из темноты, царившей внутри, долетело фырканье, гортанные голоса, отдававшие какие-то приказания, и цоканье копыт по камню. И вот, наконец, на свет Божий выбралась косматая зверюга с изогнутыми, широко расставленными рогами, — дикий бык из тех, что водились на равнинах Шема. Он выскочил на площадку, прыгая и беспорядочно бросаясь из стороны в сторону. За первым последовали еще и еще. Эти твари были похожи не на домашних коров, а скорее на бизонов. Все — массивные, могучие самцы, числом не менее десятка.
