Юрий Никитин - Артания
– Это лучше, – сказал Придон. – Я – артанин, запомнил?.. Мы рождены в огне, нас не испугать дымком с искрами. Если ответишь правильно, я пощажу твое капище. Если соврешь, я разнесу все в щебень, превращу щебень в песок, а тот – в пыль, дабы ветер разнес и развеял…
Пасть слегка разомкнулась, тяжелый голос прорычал угрюмо:
– Спрашивай… артанин.
– В этом лесу есть Черное Капище, – сказал Придон. – Я не знаю, как оно зовется у вас, но там спрятано лезвие моего… теперь уже моего – меча. Я должен его отыскать!
Каменный дракон молчал долго, глаза погасли. Придон уже поднял топор, глаза выбрали место, куда обрушить тяжелый удар обухом, дракон медленно заговорил:
– Я слышал… но это было очень давно. Это было настолько давно, что даже я, который здесь уже тысячи лет в камне, а до этого тысячи лет носился над юной землей… в общем, это очень давно. Я не знаю… Погоди! Я скажу, кто знает.
Придон опустил топор. Сердце застучало чаще.
– Говори, жаба.
– Если идти вдоль реки, там будут горы… Когда-то были молодыми и острыми, сейчас это наверняка холмы… Там жил Черный Див. Тогда это был еще див, но я слышал, что он собирался стать богом. Если стал, то…
Придон спросил недоверчиво:
– А он мне ответит? Дракон сказал угрюмо:
– Я тебе сказал, кто знает. А ответит или нет… зависит от тебя.
Придон убрал топор в чехол. Дракон не шевелился, но Придону почудилось облегчение, проступившее на морде каменного зверя.
– Ответит, – произнес Придон. – Ответит!
Он повернулся и пошел к выходу. Каменные плиты, где только что бушевало пламя, потрескивали, остывая. Цветок смотрела расширенными глазами. Когда вышли из храма на яркий свет, она прошептала:
– Я никогда такого… Никогда…
– Ты увидишь, – сказал он, – насколько мир велик.
– А кто, – произнесла она тихо, – Итания? Волна жара прокатилась по его телу, сладко заныло сердце.
– Богиня, – ответил он.
– Богиня, – повторила она. – Богиня… богиня чего? Он мотнул головой, челюсти сцепил, чтобы не вырвался стон.
– Всего, – ответил хриплым голосом. – Богиня всего на свете! Именем ее молюсь, именем ее живу, во имя ее свершаю, творю, дышу, двигаюсь… Все, чем живу, чем дышу, что у меня было и будет, – все в ее честь, ее славу, за ее улыбку. Пойдем, нам нужно встретить Черного Дива.
Цветок снова ахала, не верила глазам своим, а когда выбежала за Придоном, все косилась на огромное водное пространство. Река послушно двигалась рядом с ними, покорно повторяла все движения, изгибалась, вытягивалась, манила песчаными отмелями и зарослями камышей, откуда слышны кряканье и плеск воды.
Придон с шумом пробегал по длинным отмелям, а когда наступил жаркий полдень, охотно отодвинулся под близкий полог леса. Река все так же несет свои воды в сотне шагов, не прячется, а он на ходу срубывал верхушки сочных кустов и молодые деревца, приноравливаясь к новому топору.
Очень редко встречались избушки, обычно рыбацкие или охотничьи. Только однажды встретили целую деревню из десяти домов, но Придон так и не понял, чем промышляют, ибо рыбной ловлей такой толпе не прокормиться, как и охотой, а полей или огородов что-то не приметил.
Цветок шла с раскрытым ртом, но Придон торопил, не позволял остановиться и перевести дух. Горы приблизились, в самом деле не горы, а уже каменистые холмы, сильно просевшие, обжитые, кое-где поднимаются дымки от копален и плавилен.
На перекрестке дорог огромный дом из толстых бревен, но первый этаж из массивных глыб камня. Придон сразу узнал постоялый двор с корчмой, такие же точно в Артании и Куявии, наверняка и в Вантите такие же, ибо корчму, как говорят мудрые волхвы, придумал сам Творец, чтобы людям было где собраться и помыслить о Высоком. А кто не так мыслит, того можно поправить табуреткой.
Сам домик показался Придону невысоким, но, когда тот приблизился, Придон увидел, что это из-за массивных серых бревен кажется приземистым и невзрачным. Издали было видно с десяток коней у коновязи.
Дом вынесен прямо к дороге, двором служит весь мир до горизонта и дальше. Хозяйственные пристройки кузнеца, горшечника, хлебопека и кожевника – не пристройки вовсе, а отдельные избушки. Если у куявов, где дождь бывает раз в году, все это упрятано под одну крышу, чтобы перебегать по сухому, то здесь все под открытым небом, темным и гадким, с раздутыми тучами, будто славы произошли от жаб, что рады любому дождику.
У коновязи неторопливо жуют овес огромные, как горы, кони. Придон ощутил себя оскорбленным, его Луговик выглядел бы жеребенком рядом с этими гигантами, их ноги втрое толще, от копыт даже в твердой земле остаются отпечатки с миски размером, из ноздрей валит дым, драконы, а не кони.
– Что будем делать? – пропищала за спиной Цветок. Глаза ее стали огромными, испуганными, лицо побелело, а пальцы судорожно сжались в кулачки.
– Тебе пока нечего, – ответил он. – Все сделаю я. Просто ходи за мной хвостиком.
Она покорно пошла за ним к крыльцу. Гиганты кони посматривали равнодушно, такая мелочь для них во всадники не годится, сопели и чесались, огромные, как горы.
Крыльцо такое же серое, но все массивное, добротное, ни одна ступенька не скрипнула. Над крыльцом широкий навес, само крыльцо широкое и просторное, гуляки даже в проливной дождь могут под таким навесом поблевать и вернуться сухими. Навес опирается на резные столбы, украшенные сверху донизу кольцами и фигурками.
Теперь Придон успел заметить и ажурные карнизы над окнами, тщательно прорезанные наличники, даже тяжелые ставни с резным узором по краю, а в середке вырезаны овальные дыры, чтобы хозяин без опаски мог выглядывать и ночью.
Все это он успел заметить только мимоходом, в следующее мгновение толкнул дверь, ожидая оказаться в жарко натопленной корчме, но это только просторные сени. Тут сгрудились под стеной стоймя запасные лавки, колченогий стол, пара великанских колод непонятного назначения, при виде которых у Придона появилось недоброе предчувствие.
В конце сеней еще одна дверь. Оттуда донесся знакомый шум, послышалась песня, затем злой окрик, сухой стук разбитого кувшина. Придон с облегчением улыбнулся, предчувствие сменилось радостным узнаванием. Это корчма!
Внутри стены оказались на диво светлыми и блестящими, Придон даже уловил запах свежих стружек, в углу мальчишка заканчивал выскабливать последние бревна, опрятно и по-домашнему пахнет мясной похлебкой, в великанском очаге над углями жарится целиком насаженная на вертел туша лесного зверя, похожего на кабана, но потолще и с круглой массивной головой.
Все четыре стола пустые. Придон опустился на скамью, жестом пригласил Цветок сесть рядом. Она присела, робкая, как кузнечик, что готов сорваться с места при первом же хлопке в ладоши.
