"Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Греттон Тесса

— Господи, Ник, ну так выкладывай же.

А с чего начинать? У меня пересохло в горле. Я не хотел обсуждать это с отцом, но больше никого не было: ни мамы, ни дедушки, хотя они-то как раз знали, что здесь происходит. Я переминался с ноги на ногу и наконец спросил:

— Почему я не был знаком с дедушкой?

Отец нахмурился:

— Твоя мать с ним не разговаривала.

Мысли беспорядочно метались, и я старался сформулировать вопросы, которые меня беспокоили. Солнце припекало, его лучи грели мне шею и затылок.

— Я знаю, но почему? Зачем она привезла меня сюда, когда мне исполнилось семь?

— А ты сам как думаешь?

— Папа…

— Пик, ты постоянно болел. Твоя мать говорила, что ее отец, твой дедушка, пытался снять с тебя проклятие или что-то в этом роде. По ее словам, он просто свихнулся. Резал тебе ножом щеку… Вот она и привезла тебя домой.

Как раз мама-то меня и ранила — это я помню отлично. Она успокаивающе улыбалась и бормотала какие-то слова, а лезвие в это время пронзало мою кожу. Зачем она это делала?

— Ник? А в чем дело, сынок? — спросил отец.

На моем лице отразилась растерянность.

— А ты не знаешь, как у нее появились все эти раны? — продолжил я. — Она врала мне? Хранила это в секрете? А он-то почему не знал? Или ему было наплевать?

— Она была очень неуклюжей и неловкой, чего ты, к счастью, от нее не унаследовал. Например, при готовке она почти всегда резалась ножом. Раны появлялись у нее постоянно: когда она резала бумагу, стригла ногти, удаляла занозу — все что угодно. Как она только пальцы себе не оттяпала?..

Видимо, отец действительно не знал причины. Не хотел знать и поэтому никогда не пытался помочь ей.

— Я помню, как ее пальцы были вечно обклеены пластырем.

Уголки губ отца опустились.

— Она изменилась, когда ты был совсем маленьким. Перед тем как…

— Перед тем как впервые искупала меня в ванне, — подсказал я. — Сразу после нашей поездки к дедушке.

Отец кивнул:

— Какой-то странный разговор, да еще в такой прекрасный день.

Я сжал зубы, едва справляясь с желанием грязно обругать отца. Я придумал ответ, который, как мне казалось, в состоянии понять даже он с его скудным умишком.

— Ну, я здесь, где жила она, понимаешь? Хожу в школу, в которую ходила она.

— Понятно.

— Иногда я думаю о ней и задаюсь вопросом, была ли она действительно безумна, если нашла в себе силы уехать?

Отец удивленно приподнял бровь, а затем его лицо стало печальным, но во мне это не пробудило сочувствия.

— Ее постоянно тянуло именно сюда, Ник. Она считала, что здесь можно скрыться, хранить в тайне свое прошлое. Она всегда хотела бросить свою семью здесь.

Интересно, какие ужасные дела ей приходилось скрывать? Совращение, в котором участвовал дедушка? Или магию? Что-то, связанное с кладбищем, как и предполагал Эрик? Меня?

— А она никогда не говорила тебе, что именно так сильно ненавидит? — произнес я и тут же добавил, не дождавшись ответа: — Да ты ведь никогда и не спрашивал?

Дыхание отца сбилось, это означало, что он теряет терпение.

— Ник, в ее словах с каждым днем становилось все меньше смысла. Прости, но я не хочу вспоминать об этом.

«Да, вот, значит, как!» — в ярости подумал я.

Стеклянная дверь дома открылась, и появилась Лилит с тарелкой тостов и нарезанных помидоров.

— Ну, мальчики, ваш тет-а-тет закончен? Проголодались?

— Да, — буркнул я.

— Выглядит очень аппетитно. — Отец встал и пододвинул Лилит стул.

— Спасибо, мой дорогой.

— А ты знаешь, в какой комнате жила мама? — вновь спросил я.

Мы втроем одновременно оглянулись на дом. Все окна были закрыты и задернуты шторами, кроме моего. Неожиданно для нас с отцом ответила Лилит:

— Последняя комната справа. В конце коридора второго этажа.

— А откуда тебе это известно? — Мой вопрос прозвучал более резко, чем следовало, однако лицо мачехи даже не омрачилось.

— На двери чулана было нацарапано ее имя. Я обнаружила его во время уборки, когда мы с агентом по недвижимости приезжали сюда в июле.

Мне следовало извиниться. Причина была проста и понятна. Отец, кажется, придерживался того же мнения. Но я не извинился. Перед тем как подняться к себе, я забрал из-под куста книгу заклинаний.

В конце коридора второго этажа располагалась комната моей матери. Я остановился перед дверью, положив руку на косяк. Закрыв глаза, я приник к деревянной поверхности. «Ты же использовала его, Донна! Как ты посмела?!» — «Отец, я должна была так поступить, у меня не было выбора». — «У тебя был выбор — он же не животное, он ребенок. Твой ребенок. Мой внук!» — «У меня не было другого выхода».

У меня дрожали руки и болела голова, мышцы лица свело неестественной гримасой: я изо всех сил старался не взорваться, не дать гневу овладеть мной. Я вдруг вспомнил, как медленно сползал с кровати, весь потный и трясущийся, как сейчас, но тогда я был болен лихорадкой, моя мать с дедушкой громко спорили за дверью. Я все слышал. Мама плакала. Рыдала.

«Убирайся вон! Забирай своего ребенка и прекрати все это. Ты злая и порочная. То, что ты творишь, — зло».

Их больше нет, и это всего лишь воспоминания.

Глубоко вздохнув, я толкнул дверь. Комната размером примерно двенадцать на двенадцать футов была почти пустой; лишь несколько предметов старой мебели ютились в углу. Стены были белыми, безликими.

Я прошел к чулану, надеясь увидеть мамино имя. Стены здесь также были перекрашены в белый. Интересно, чем Лилит не угодил прежний вид комнаты? Я рывком раздвинул шторы и выглянул на улицу, на задний двор. Ненависть к мачехе душила меня, поэтому я, чтобы успокоиться, посмотрел в сторону дома Силлы. Но отсюда я не мог его видеть — деревья в лесу были слишком высокими. Даже кладбище затерялось среди зелено-коричневатой листвы.

Я сидел в центре комнаты, которую когда-то занимала моя мать, и вертел в руках книгу заклинаний. Она казалась мне тяжелой. Я открыл ее и стал осторожно перелистывать страницы. Некоторые символы выглядели смутно знакомыми, как и заклинания. Казалось, я видел их раньше. Система записей также не была нова, хотя сам стиль оформления был оригинален. Часто попадались ингредиенты, которые хранились в лакированной шкатулке, принадлежавшей матери. Я ни капли не сомневался, что все, зафиксированное в этой книге, часть такой же магии, которую практиковала моя мать.

«Роберт Кенникот» — это имя было написано внизу одной из страниц.

От неожиданности я выронил книгу, и она со стуком упала на деревянный пол.

«Робби Кенникот», — шепчет мама. Я склоняюсь к ее коленям, опираясь руками о пол; рядом лежит ее зеркало. Оно очень кривое, и я от изумления открываю рот, когда мамино изображение исчезает в серых облаках. В зеркале появляется новое лицо — лицо мужчины. Я его не знаю. У него вид психически нездорового человека, и на нем очки с маленькими круглыми стеклами. Мне они кажутся странными, потому что линзы у них розовые. «О, Робби…» — говорит мама. Стекло омывается водой, раздается треск, и зеркало снова отражает маму. Она переворачивает его и дотрагивается до моей щеки: «Мой малыш. Мы спасем его, ведь правда спасем, Ники?»

Вскочив, я бросился наверх за шкатулкой. Вбежав в ванную, я схватил зеркало и спички. Из кухни взял соль, а из кладовой — пачку Лилит с чайными свечами. Я точно знал, какое заклинание надо применить, и для этого мне не нужна была эта чертова книга. Я помнил их все.

Во мне как будто прорвало плотину. Я вспомнил уроки детства, которые изо всех сил старался забыть: где покупать травы, как самому сушить их, как правильно чертить символы и еще много другого. Сейчас я не мог ни написать, ни произнести этого вслух. Я знал, что рифмованное заклинание помогает сконцентрировать внимание; что капля крови, пролитая на землю, укрепит тело, и человек после совершения магического обряда не упадет без сил. Мамины слова звучали в моей голове, и я не мог бороться с ними.

Мне стало жарко, кровь быстрее побежала по венам.