Кристина Стайл - Дань с жемчужных островов
— Приходи сегодня ужинать.
Оллеб густо покраснел и даже ничего не смог ответить, а лишь радостно закивал головой. Затем он со всех ног пустился в выделенную ему комнату, переоделся, привел себя в порядок и точно в назначенное время стоял перед дверью любимой. Чопорный слуга распахнул перед гостем дверь и, презрительно поглядывая на него, проводил наверх, где в роскошном зале, украшенном лучшими вендийскими коврами с густым пушистым ворсом, стоял изысканно сервированный стол, уставленный всевозможными яствами.
Оллебу казалось, что прошла вечность, когда тяжелая занавеска из плотного кхитайского шелка, закрывавшая вход в зал, зашевелилась и вошла Амарис. На ней было удивительное платье из тончайшей материи, сверху до низу покрытое искуснейшей вышивкой, изображавшей птиц и зверей. Длинные, густые волосы девушки были уложены в высокую прическу, а в блестящих прядях играли, переливаясь, разноцветные самоцветы. Стройную шею украшало ожерелье из рубинов и сапфиров, на каждый из которых можно было купить дом. Маленькие ступни плотно облегали туфельки из тончайшей кожи с золотым шитьем. Увидев, какое впечатление она произвела на гостя, который до этого встречал ее лишь в кожаных брюках и куртке, Амарис едва заметно улыбнулась и пригласила Оллеба к столу.
Он не чувствовал вкуса ни еды, ни великолепных вин, которые обворожительная хозяйка сама наливала ему в серебряный бокал, он не слышал ее речей и едва ли понимал, что говорил сам. Сердце в груди бедняги билось так но, что, казалось, еще мгновение, и оно разорвется от переполнявшей его любви. Прекрасно понимая, что творится в душе гостя, Амарис играла с ним, как кошка с мышью, пока наконец не решила, что пора приступать к серьезному разговору.
— Скажи, Оллеб, я нравлюсь тебе? — показав в улыбке ровные белоснежные зубы, спросила она.
— Нет, Амарис, — вдруг осмелел Оллеб, — ты не нравишься мне. Я люблю тебя так, что не смогу жить, если однажды утром не увижу тебя.
На этом его смелость внезапно исчезла, и он замолчал. Яркая краска заливала его щеки, он нервно вертел в руках бокал, но, как ни силился, не мог больше вымолвить ни слова. Тогда снова заговорила Амарис:
— Ты хотел бы стать моим мужем?
Оллеб вскочил, пролил на себя вино, опрокинул стоявшую перед ним тарелку, всплеснул руками и снова, уже совершенно обессиленный, опустился на свое место.
— Хотел бы? — настаивала девушка.
— Я даже мечтать не мог о таком счастье, — наконец выдавил из себя Оллеб.
— Тогда готовься к свадьбе.
Свадьбу назначили через три дня, ибо, решительная во всем, Амарис и тут не желала ждать. День свадьбы выдался Юным и солнечным, словно сам Митра благословлял этот союз и решил взглянуть в счастливые лица влюбленных. В сопровождении двух людей, которые должны были играть роль свидетелей, Амарис и Оллеб, усевшись в разукрашенный благоухающими цветами паланкин, отправились в Шандарат, к городскому судье, чтобы по всем правилам составить брачный договор. Когда на официальной бумаге были поставлены все нужные подписи и печати, молодые поспешили в поместье Амарис, где их ждали многочисленные гости и обильные столы.
Слуги отвели Оллеба в большую комнату, где он должен был дожидаться появления невесты. Там же собрались гости, исключительно мужчины, так как женщины отправились вместе с Амарис, чтобы проследить за ходом церемонии. Невеста непременно желала, чтобы ее свадьба прошла в полном соответствии со всеми обычаями, но так как сама никогда не интересовалась ими, ей понадобились помощницы. Ожидание затянулось, или это только показалось взволнованному и ошалевшему от счастья жениху. Но вот мужчины засуетились, каждый взял в руки зажженную свечу, и все выстроились в два ряда, образовав ярко освещенный коридор от входа в комнату до кресла, в котором сидел Оллеб. Откинулся полог, и появилась Амарис, прекрасная как никогда. На ней было платье из красного атласа, в ушах, на шее и на тонких запястьях сверкали крупные рубины. Она медленно прошла по коридору, плавно покачивая бедрами, от чего у Оллеба закружилась голова, подошла к жениху, низко склонилась перед ним и, сняв с шеи ожерелье, положила украшение у его ног. Затем она выпрямилась и так же медленно удалилась.
Через какое-то время она снова появилась, но уже в нежно-голубом платье, украшенная крупными и мелкими сапфирами. Церемония повторилась. Амарис переменила пять платьев, и каждый раз выглядела все более и более соблазнительной и желанной. Наконец, появившись в роскошной золотой парче, она не стала кланяться и оставлять драгоценности у ног жениха, а взяла его за руку и повела в другую комнату, где молодых и гостей ждало роскошное угощение.
Гости пили и ели, говорили длинные речи, и Оллеб уже начал думать, что все это никогда не кончится и эти люди не уйдут и не оставят их наедине. Но как ни долго тянулось торжество, оно все же закончилось. Амарис и Оллеба проводили до порога спальни, и наконец-то они остались одни.
Амарис быстро скинула с себя блестящий наряд, набросила на плечи прозрачный, как утренний воздух, халат и повернулась к Оллебу:
— Мы сейчас вместе примем ванну, а потом вернемся сюда.
Дрожа от нетерпения и от все возраставшего желания, Оллеб мгновенно разделся и поспешил за своей возлюбленной. Их ждала белая мраморная ванна, наполненная горячей водой, в которую были добавлены благовония, распространявшие легкий, чуть сладковатый запах. Амарис с удовольствием погрузилась в чуть зеленоватую воду и поманила Оллеба за собой. Он шагнул было вперед, но тут из благоуханных паров прямо и воздухе соткалось лицо колдуна. Он ехидно взглянул на молодожена прищуренными глазами и скрипучим голосом проговорил:
— Давай прыгай в воду. С тобой ничего не случится, ибо ты так любишь эту женщину, что я здесь бессилен. Но учти, когда повитуха начнет обмывать вашего первенца, он мой.
Колдун гнусно захихикал и исчез.
— Что это было? — испуганно спросила Амарис.
Оллеб присел на край ванны и принялся рассказывать ей свою историю. Он говорил долго и сбивчиво, пытаясь и оправдаться, и придумать, как жить дальше. Когда он замолчал, Амарис подняла на него испуганные глаза:
— И что же нам теперь делать?
Оллеб долго не отвечал, задумчиво глядя в стену. Потом он повернулся к Амарис, крепко поцеловал ее, стремительно поднялся и сказал:
— Прости меня и пойми. Если поймешь, то и простишь. Я знаю, как мне избавиться от проклятия колдуна.
Он решительно направился к выходу, не обращая внимания на изумленные взгляды слуг, выбежал из дома, пересек двор, влетел на псарню, распахнул клетку самого свирепого пса и шагнул в нее. Зверь несколько мгновений смотрел на неожиданного гостя, затем, не издавая ни звука, прыгнул, и крепкие челюсти, не уступавшие по силе медвежьему капкану, сомкнулись на горле Оллеба.
