Антонио Казанова - Нэш Блейз в Лавке Чудес
Обзор книги Антонио Казанова - Нэш Блейз в Лавке Чудес
Антонио Казанова
НЭШ БЛЕЙЗ В ЛАВКЕ ЧУДЕС
…Кто бы согласился
Кряхтя под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли?[1]
Посвящается Массимо. Пусть Мария читает тебе волшебные истории об удивительных мирах, таинственных небесах, чтобы ты знал: где-то во Вселенной есть жизнь настолько же фантастическая, как и та, которая тебя ждет.
Посвящается Филиппо. Никогда не сбивайся с курса и продолжай приумножать в себе силы к воображению такого мира, какого не вообразить никому другому, и пусть слова стеной встанут на защиту тебя от серости персонажей в поисках автора.[2]
Предисловие
УКРАДЕННЫЙ КАЛЕНДАРЬ
Раздался жуткий грохот, а потом наступила еще более громкая, просто оглушительная тишина. Такая тишина чаще всего приходит вслед за взрывом или громом, и в ней нет ни намека на спокойствие или безмятежность.
Этой ночью Думвиль с заоблачной высоты казался совсем маленьким, возможно, из-за того, что в городке было темнее обычного. Свет горел лишь в тех домах, где отмечали праздник Хеллоуин, да еще в доме, где жил Нэш Блейз. Сна у его обитателей не было ни в одном глазу.
Окна других домов вслед за жильцами уже успели погрузиться в сон, и улицы освещали лишь тыквы с кривыми ухмылками, внутри которых теплились свечки, мало-помалу оплавлявшиеся и лужицами растекавшиеся по дну.
Нигде не было слышно ни шороха шин, ни стука каблуков припозднившихся горожан.
Вдруг снова раздался грохот, сильнее, чем в первый раз. Встревоженные жильцы нижних этажей повскакивали с кроватей и принялись зажигать свет в комнатах. Затем за грохотом опять последовала бездонная тишина.
— Как ты думаешь, что там творится? — прошелестел голос человека, сидевшего под раскидистым старым деревом, которое стрелой пронзало темноту Центрального парка.
— Ничего хорошего, Пегасо, — ответил второй, сидящий под тем же деревом, и едва заметно покачал головой. — Такой же грохот стоял, когда украли первый Календарь… когда началась вся эта история.
— Теперь уже не узнаешь, кто прибрал его тогда к рукам, кому достался второй, третий, в общем, целых шесть из числа этих пророческих таблиц… Не узнаешь теперь и того, почему этот кто-то так поступил, — задумчиво произнес первый. — Возможно, Календари открыли ему нечто, что следовало бы узнать и нам. Если бы только мы могли их прочесть… Подчас мне кажется, что законы Рыцарей Арануйи противоречат самим себе.
— Дело не в законах, а в жажде власти. Среди Темных есть те, кто готов на все, лишь бы заполучить Календарь. Среди Сияющих есть такие, кто, к великому сожалению, недостоин этого имени и кто не погнушался бы сделать то же самое, — посетовал второй, обхватывая себя за колени. — Подчас, а может быть, и всегда, в Добре присутствует доля Зла. Остается только надеяться, что и Зло не лишено Добра… — Он понизил голос, а потом и вовсе умолк, углубившись в размышления о чем-то совершенно непостижимом для его спутника.
— Ну да. Украсть один Календарь и нарушить Равновесие — это уже безумие, а целых шесть… Похоже, кто-то вновь нарушил этот закон. Я, кстати, так и не понял, почему все решили, будто ту кражу совершил Сияющий, а не Темный. Ты что-нибудь знаешь об этом? Где правда?
Человек с длинными волосами, перехваченными кожаным шнурком, не поднимая головы, произнес:
— Правда, Пегасо, такова: все, что мы имеем на сегодняшний день, — это ненависть между двумя народами, которые бы могли жить в согласии, если бы не эти нелепые взаимные обвинения и вечные подозрения. Помнишь, когда мы были детьми, никто не хотел сознаваться, что это он — зачинщик той или иной шалости? Если ты думаешь, что за прошедшее время мы поумнели и выросли, то знай: если что и выросло, то это масштабы вреда, который мы способны нанести, и зла, которое мы можем причинить. А мы… мы так и не выросли, раз продолжаем обвинять и подозревать друг друга.
Пегасо попытался вернуть разговор к пропаже Календарей:
— Тот, кто украл Календари, сделал это только для того, чтобы не допустить разглашения тайн наших судеб, тут все ясно. Но как могло случиться, что четыре контролера самого контролера, я, разумеется, говорю о Печатях, то есть целых два Сияющих и два Темных, помимо Продавца, не смогли понять, кто и как вошел в Храм и унес оттуда Календари… Вот этого я действительно не понимаю.
— Во время каких лунных циклов запрещено Провидение? — вместо ответа спросил человек без имени.
— Что? Ну каких, во время трех циклов новой Луны… Подожди… ты хочешь сказать?.. — Пегасо принялся рассуждать вслух: — Провидение запрещено договором… Я понял! Все Календари были украдены в это время…
— …которое в мире людей соответствует празднику Хеллоуин, когда, согласно легендам, на Землю нисходят призраки, — уточнил человек без имени.
— Да, теперь я понимаю. Идеальное время, чтобы действовать в тени. И все же, кто присвоил Календари? Мы знаем лишь, что он ищет Мальчика с Даром и рано или поздно его найдет, если мы не пошевелимся.
Человек с забранными в хвост волосами неспешно поднялся на ноги, положил руку на плечо верного Пегасо и поделился с ним не самым радостным откровением:
— Я готов отдать свою жизнь, Пегасо, лишь бы не допустить, чтобы этот мальчик попал в неверные руки. У него есть Дар, исключительное Могущество. Он наша единственная надежда. Но для меня он значит гораздо больше. Если сейчас он в опасности, то это моя вина, и мой долг — спасти его. Ценой жизни или смерти.
Пегасо замолчал.
В парке стало так тихо, что можно было расслышать дыхание больших дубов, стоящих кольцом вокруг двоих мужчин.
Деревья дышат, а иногда даже говорят. Пегасо и его спутник это хорошо знали. Деревья страдают, вот как сейчас. Прошло еще немного времени, и ночь заволокла мир бескрайней иссиня-черной тьмой.
Глава 1
ТАИНСТВЕННЫЙ МИР
Лавка Чудес представляла собой бескрайнюю свалку всевозможных предметов, по всей видимости бесполезных; груды барахла устилали потолок, по которому ходили, как по полу. Свет был достаточно тусклым, как и полагается свету отблесков Луны, который доносили сюда микроскопические Мотыльки, но все же позволял различить контуры даже самых глубоко запрятанных предметов.
Следуя за Добаном и Изед по длинному коридору, Нэш изо всех сил старался запечатлеть в памяти как можно больше этих странных штуковин и пытался сообразить, для чего бы они могли предназначаться. Да уж, будет о чем порассказать Сетту! Время от времени он замечал, что отстает от Добана и Изед, и догонял их, хотя ему хотелось останавливаться, задавать вопросы, выслушивать неторопливые и завораживающие рассказы Добана о той или иной безделице…
Но увы, эти двое шагали вперед и вперед, не обращая на него внимания.
Вдруг его взгляд привлекли два поистине странных предмета. На этот раз Нэш просто не мог не остановиться. Глянув на Добана, чтобы удостовериться, что тот не ушел слишком далеко и не скроется из виду в темноте, он отодвинул один заваленный старьем стул от другого и встал на колени между ними. Вот нечто наподобие кофемолки с ручкой, на конце которой вырезана смешная мордочка. Вот не менее любопытная железяка, напоминающая колесо от велосипеда, а посередине — два больших диска из темного металла, каждый величиной с ладонь. Даже сквозь покрывавший их толстый слой пыли наружу пробивались золотистые блики.
Нэш осторожно поднял диски и поднес их к лицу. Он почувствовал резкий запах, одновременно отталкивающий и притягательный, вроде запаха бензина, который так нравился ему, когда они с Серафимой заезжали на ее лимонно-желтом автомобильчике на заправку. В дождливые и ветреные дни мама встречала и провожала его в школу на машине.
Он не мог вспомнить, что это за запах, но был уверен, что уже где-то его чувствовал.
Внезапно сами диски показались ему знакомыми. Нэш провел пальцами по их поверхности, стряхивая пыль, и та поднялась, как белое облачко.
На одном из дисков стали проступать контуры изображения: это было дерево, ива, раскинувшаяся у кромки воды и заключенная в безупречно круглую оправу. Нэш улыбнулся. Он узнал этот символ и понял, что круг олицетворяет полную Луну.
Диски, такие очевидно бесполезные, словно загипнотизировали Нэша. В обычной жизни ему иногда случалось задумываться, уставившись взглядом в пустоту, как будто он, чтобы лучше рассмотреть некий объект, выходил из своего тела, а потом внезапно возвращался в него. «Тебя что, заклинило?» — спрашивали его в школе, и он, стыдясь чего-то, сам не зная чего, рассыпался в извинениях.
