Сурен Цормудян - Когда завидуют мертвым
Грянул взрыв. Словно огромный великан, лишь немного припорошенный снегом, резко вскочил на ноги и, изрытая огонь, разбрасывал бетон и металл так, словно это были картон и фанера. Казалось, что весь Вавилон подбросило в воздух, а обратно он приземлился уже по частям. Нестерпимый жар пришел на смену невероятному холоду. Скрежет металла и грохот взрыва, бурлящее пламя и крики позади пронзали уши, как огромная спица. Основная энергия взрыва ушла в стену перед телегой. Видимо, там была не просто навалена взрывчатка, но она была направленного действия. Основные разрушения пришлись на область вокруг эпицентра. До площадки дошла лишь теплая ударная волна, куски кипящего снега и льда и небольшие раскаленные куски железа. «Я еще жив?» — подумал Васнецов, отброшенный на мешки. Те полетели вниз, но замедлили скольжение человека к краю площадки. Николай быстро отпрыгнул от пропасти и с радостью заметил, что пулемет стоит на месте.
— Я жив! — воскликнул он, вставая к оружию и приготовившись к бою. — Я жив, черт подери! Я сын своего отца! Я вам сейчас устрою, свиньи, кто бы вы ни были! Аллилуйя всем умершим детям! Аллилуйя войне! Аллилуйя!
32
Триумф ненависти
Ветер продолжал гонять снежную пыль. В нынешние времена обильных снегопадов практически уже не бывало. Иначе сугробы стали бы скрывать и многоэтажные дома. Просто иногда начинал валить снег, и длилось это лишь минуты, но ветер часами не давал упасть этим снежинкам и вертел их в вихрях своей страсти подолгу. Сейчас снег не шел, но ветер поднимал снежные гранулы с крепкого наста и тянул их низко над поверхностью, образуя новые барханы снега.
Как некстати разболелась голова. Где-то слева слышалось пение огня, порожденного взрывом. Какие-то крики. Суета. Николаю не было до этого никакого дела. Он был поглощен ожиданием. Он отчего-то точно знал, что с этой вершины появятся те, кто запустил эти сани с бомбой. Васнецов вдруг уверовал в то, что он может знать наверняка. Он уверовал в то, что он особенный. Избранный. Всевышний издевался над ним, лишая простых человеческих радостей? Нет! Это была плата за особый дар. Васнецов чувствовал себя сейчас совершенно иным человеком. Обновленным. Перешедшим на качественно новый уровень эволюции. Изменившимся до неузнавания. Это было странное чувство, даже в рамки разумного не укладывающееся. Удар по лицу обидчика или резкий разговор с часовым тому виной? Он вел себя не как робкий блаженный или как серая мышь подвалов Надеждинска… Он вел себя как и подобает человеку, прошедшему огромное расстояние и суровые испытания. Как и подобает сыну своего отца… И он теперь точно был уверен, что его вовлечение в миссию являлось крайне необходимым. Как бы они пробирались по Москве без сталкеров? Но именно он их нашел. Возможно, если бы не Николай, то Варяг был бы убит Раной. Ответы на многие вопросы они получили благодаря ему, Николаю. Это и дневник дяди Владимира из бункера «Субботний вечер», это и диск в случайно найденном им джипе. Это обращенное на Леру внимание. Шутка ли! Он впервые за столько лет узнал что-то об отце! И Всевышний указал ему на эту телегу. И высшая сила поставила его теперь за станок «Утеса». Васнецов был взбудоражен таким умозаключением, чувствуя себя едва ли не мессией. И теперь он ни на секунду не сомневался, что его предчувствие того, что там, на вершине, кто-то есть, вот-вот оправдается.
И он не ошибся. После взрыва сотни людей в белых маскхалатах и с оружием, выкрашенным в белый цвет либо перемотанным медицинскими бинтами и пластырями, приготовились к атаке. Они искусно умели прятаться в снегу. Они были полны решимости смести ненавистный им Вавилон. Боевики приготовили лыжи. Кто-то сани. У кого-то детский снегокат «Аргамак». Несколько групп выкатывали еще телеги, подобные тем, что спустили с горы, оснастив взрывчаткой. Кое-кто изготовился к спуску на накачанной камере от грузовой машины. В ход шли изогнутые куски листового железа, большие фрагменты линолеума. Вершина кишела людьми. Николай этого не видел, но чувствовал отчетливо. Словно в нем появились какие-то рецепторы, способные улавливать волны ненависти, если, конечно, такие волны существовали. Но если эти психоволны ненависти действительно есть, то сколько их может источать целая армия, изготовившаяся к решительному броску? Немыслимая энергия деструктивности способна пронзить и камень… А уж что до того, что ее почувствовал живой человек? Уж в этом нет совершенно никакой мистики…
Первыми взяли старт лыжники. Видимо, они были грамотно обучены спуску с горы. Уверенно лапируя и отталкиваясь лыжными палками, при этом избегая лишних движений, они мчались к пробитой стене Вавилона, в которой еще виднелись сполохи огня от взрыва. Следом за авангардом лыжников ринулись все остальные. С вершины горы неслась белая живая лавина. Оптика «Утеса» уже видела их своим зорким безжизненным взглядом. Николай в очередной раз прильнул к оптическому прицелу и наконец увидел то, что с таким нетерпением ждал.
— Гос-с-поди! — громко прошептал он, видя нескончаемую живую массу.
Он испытал еще одно странное чувство. Волнение, предвкушение и какой-то иррациональный восторг. Накопленная злоба от осознания несправедливости к нему судьбы сменилась ощущением своей значимости, и вспорхнувшие в высшие сферы сознания безмерная гордыня и презрение к окружающим его людям взбудоражили в душе ураган ненависти. Он лишь на секунду задумался над тем, что, возможно, он не на той стороне. Какая-то крохотная искорка сомнения. Кто атакует Вавилон? Что это за армада, мчащаяся с горы? Те самые вандалы, которых бойцы Вавилона оставили без жилища, пока те были в походе, и чьи семьи были безжалостно перебиты? Что заставило их атаковать? Злоба и жажда убивать и грабить либо безвыходность положения оставшихся без крова в суровых условиях вечной зимы людей, стремление воплотить добродетель отмщения, о которой когда-то говорил погибшим космонавтам нынешний лидер Надеждинска генерал Басов? Но нет. Искорка сомнения погасла, как огонек лучины от порыва ледяного ветра. Никаких сомнений. Он выбрал сейчас сторону Вавилона не из-за личных симпатий, а по наитию. Но теперь он знал одну простую истину. Его самый верный друг и союзник — его интуиция. А значит, никаких более сомнений. Никакой жалости. Никакой альтернативы! Все явно и очевидно!
— Раз на марше нам дали приказ, — бормотал он, водя стволом пулемета и выбирая цель. — До Ла-Манша добраться за час. Командира как папу любить. А противника в море топить.
Он бормотал строки из старой песенки десантников, не совсем помня, что такое Ла-Манш, но четко осознавая, что он сейчас решает, кто в той толпе умрет первым, а кто проживет еще какое-то время. И самое странное в его мыслях было то, что он ощущал себя бессмертным.
