Роберт Говард - Короли ночи
Эти удобства, впрочем, Кормака не касались. Его притащили в небольшое строение у самого частокола и приковали к стене. Двери с треском захлопнулись, и Кормак остался наедине со своими невеселыми мыслями. Раны, полученные в драке, не были глубокими и не слишком мучили, но его удручало другое: легкость, с которой он попал в западню. Он, ловкость и хитрость которого благословляли или проклинали короли!.. В следующий раз уже никому не удастся так его провести. Он был убежден в этом, как и в том, что следующий раз наступит. За Вульфера он был спокоен даже тогда, когда услышал окрики и скрип дерева, свидетельствовавшие об отплытии драккаров. Пусть плывут и ждут там хоть до скончания века! Ни он, ни Вульфер не такие уж простаки, чтобы поверить Торвальду. У Вульфера был всего один корабль и восемьдесят воинов. Все они, вместе с кораблем, были надежно укрыты в зарослях на противоположном берегу, меньше чем в миле от Кормака. Люди Торвальда вряд ли могли их обнаружить. Если только Вульфер будет придерживаться намеченного плана, ни у викингов, ни у пиктов не будет причин обследовать ту часть острова. Берег был неприступен, к тому же пикты избегали там появляться, поскольку считали это место заколдованным и опасным. Ютты должны были дождаться возвращения Кормака или же должны были ждать появления дыма, поднимающегося над местом назначенной встречи с Торвальдом, а это означало бы, что норманн на этот раз — в порядке исключения — не придумал очередной мерзости. Обо всем этом Кормак предусмотрительно промолчал перед Торвальдом, хотя и не допускал мысли о том, что его могут узнать. Часть правды, однако, он сказал: его действительно привела на остров весть об юттландском пленнике. Конкретный повод для визита, названный им, был такой же правдой, как и имя, которым он сам воспользовался.
Звуки стихли. В лагере воцарилась тишина, прерываемая только размеренными шагами ночных сторожей. Уже было около полуночи, по крайней мере, на это указывали звезды, которые он мог видеть через маленькое зарешеченное окошечко. Его приковали низко, над самым полом, и он не мог ни стоять, ни сидеть. Кельт опирался спиной о частокол, одновременно служивший и стеной его тюрьмы, и именно из-за этой стены до него долетел звук, который не был ни шумом леса, ни гулом ветра. Он медленно пошевелился — насколько ему позволяли цепи — и заметил между двумя бревнами щель, через которую смог выглянуть наружу. Луны еще не было видно, но лес напротив был хорошо освещен. На самой его опушке кто-то едва заметно крался в зарослях, и это движение просматривалось по всей длине частокола. Ночь была наполнена шелестом и шорохом, и казалось, это сам лес движется и перешептывается в темноте.
Да, ведь пикт ясно сказал: "Когда лес оживет…"
Кормак услышал голос одного из сторожей:
— Клянусь кровью Тора, в этом лесу, наверное, водятся тролли!
А ветер как воет…
Кормак прилип к щели в заборе и стал внимательно всматриваться в темноту, но, несмотря на прекрасное зрение и слух, не сумел разглядеть источник шума. И вдруг что-то замаячило под ближайшими деревьями. Кормака охватила непроизвольная дрожь: низкие и коренастые существа в полутьме напоминали лесных демонов. Они шли след в след и очень тихо. Это произвело на него столь сильное впечатление, что способность реально мыслить вернулась к нему не сразу. Это были пикты, потомки древней расы из Мрачных Веков, реликты каменной эпохи, которая уже уступила бронзовым мечам кельтов. Теперь те, что остались, боролись за выживание. И год за годом уступали, проигрывали. В темноте Кормак не мог сосчитать точно, но предполагал, что пиктов было не меньше четырехсот. Эта группа, особенно после того, как из поселения уплыли три ладьи, значительно превосходила оставшихся защитников.
Они прошли и исчезли без следа, как ночные духи; Кормак молча ждал. Внезапно тишину ночи разорвал могучий крик. Лес вокруг частокола вдруг ожил, со всех сторон к нему ринулись темноволосые воины. Кормак в бешенстве пытался разорвать цепи. Там, снаружи, начиналась битва, а он должен был сидеть, как овца, приведенная на заклание. Отовсюду доносились воинственные возгласы и лязг оружия. Норманны держались стойко. Кельт не мог видеть этого, но мог судить по тому, как вздрагивала стена. Пикты не носили доспехов, и он предполагал, что викинги смогут защитить частокол до прибытия Торвальда, который, увидев огонь, конечно же, немедленно вернется. Да, но что здесь будет гореть? Кто-то завозился у дверей. Наконец они открылись, и Кормак увидел старого Гримна. В одной руке он держал связку ключей, а в другой шлем и меч узника.
— Мы все уже мертвецы! — воскликнул старик. — Я предупреждал Торвальда! В лесу полно пиктов, их там тысячи! Мы не удержим забор до возвращения кораблей. Да и он уже, можно считать, мертв — как только они вплывут в залив, пикты нашпигуют их стрелами. Они уже подожгли ладьи. Осеикс, проклятый глупец, помчался туда с викингами, чтобы спасти драккары. Они не успели выйти, как вся эта толпа набросилась на них. Никто из них не уцелел, а мы с трудом сумели закрыть ворота. Мы рубили их дюжинами, но все напрасно — на месте каждого убитого вставали трое новых. Неужели на этом острове живет столько пиктов?! Кормак, ты честный человек, у тебя где-то здесь есть корабль, поклянись, что спасешь меня, и я тебя выпущу отсюда. Может быть, эти дьяволы тебя не тронут. Только ты можешь меня спасти, я покажу тебе где держат ютта, и мы заберем его с собой… — он обернулся и побледнел.
— Клянусь кровью Тора! Ворота не выдержали! Они уже внутри!
Воинственный клич пиктов приближался.
— Выпусти меня, старый дурак! — завопил Кормак. — Потом будешь стонать!
Дрожа от страха, Гримн вошел в тюрьму, но из-за дверей выскочила темная фигура и схватила его за волосы, задирая вверх голову. Викинг страшно завыл, острие ножа вонзилось в сморщенную шею. Стоя над еще вздрагивающим трупом, пикт присматривался к Кормаку. Тот уже приготовился к смерти, как вдруг узнал в убийце Бурллу.
— Ты убил Аслафа и Хорди. Я видел это, прежде чем ушел в лес, — Бурлла говорил с каменным спокойствием. — Я приказал своим, чтобы тебя не трогали. Ты ненавидишь Торвальда так же, как и я. Я выпущу тебя — ищи мести. Торвальд скоро вернется, тогда я перережу ему горло. И на Гдаре больше не будет норманнов. Все вольные люди острова собрались, чтобы помочь нам, и можно считать, что Торвальд уже мертв!
Он освободил Кормака, тот немедленно схватил оружие и ключи и спросил:
— Ты не знаешь, где сидит тот, кого называют юттом? Бурлла показал ему здание по другую сторону площади,
уже занимавшееся огнем, перед которым кипел бой. Кормак кивнул и помчался в указанном направлении. Куда пошел Бурлла, он не видел, да его это и не интересовало. Пикты успели уже поджечь все, что могло гореть: скаллу, конюшню, склады, частокол. Возле скаллы и частокола отчаянно сопротивлялись последние оставшиеся в живых защитники. Нападающих и вправду были тысячи. Они наседали на викингов, которые хотя и возвышались над ними, как башни, но все же были подавлены численным превосходством пиктов. Предсмертные крики возносились к освещенному пламенем небу, но пробегавший между воинами Кормак не услышал ни одной мольбы о пощаде. Обе стороны сражались с такой яростью, что не прочили пощады и никого не щадили. Норманнские женщины сыпали проклятьями и бились рядом с мужчинами, погибая рядом с ними. Норманнских детей убивали так же, как раньше — пиктских. Кормак не участвовал в этой бойне, у него не было здесь друзей, а каждый из сражавшихся мог при первом удобном случае перерезать ему горло. Он использовал меч лишь затем, чтобы парировать случайные удары. Его и в самом деле никто не атаковал, и он практически без помех добежал до цели и быстро отпер двери. Кельт успел вовремя — крыша уже загорелась, внутри было полно дыма. Он с трудом нашел в углу того, кого искал. При его появлении цепи загрохотали, и голос со свойственным юттам акцентом произнес:
