Роман Сергей Злотников Мусаниф - Шанс для неудачников. Том 1-2
Наверное, это и заставило его ответить согласием, когда Реннер предложил ему стать добровольцем.
Реннер сам набирал людей в этот полет, изучая личные дела и слушая рекомендации других офицеров. Если Реннер считал, что человек ему подходит, он делал ему предложение стать добровольцем и сразу же рисовал перспективы. По его словам, отказавшихся было всего двое.
Этот отказ формально не грозил им никакими служебными последствиями, но репутация их была испорчена надолго. Возможно, навсегда.
В обществе с четко выстроенной военной иерархией это может оказаться настоящей проблемой.
– Плохой аппетит из-за тревоги? – поинтересовался Карсон, кивая на мой полупустой поднос.
Я уже неплохо понимал по-кленнонски, но из вежливости в моем присутствии все разговоры велись на общем языке Альянса.
– Нет, – сказал я. – Мы же пока на нейтральной территории, чему тут тревожиться?
– Через два дня мы войдем на территорию скаари, – сказал Карсон.
– Вы пилоты, вы и нервничайте, – сказал Эндрюс. – Вам положено.
– А вы когда начнете нервничать? – спросил Карсон.
– Когда от нас что-то будет зависеть, – сказал Эндрюс. – Зачем переживать из-за того, на что ты никак не можешь повлиять? Ну, напоремся мы на их сторожевик, и что дальше? На абордаж их брать или из ручного оружия обстреливать?
– Обычный сторожевик за нами не угонится.
– Тем более нет повода для беспокойства, – сказал Эндрюс, энергично двигая челюстями. – Вы, леталы, главное до места нас доставьте, а потом уж делайте, что хотите.
– Покрошим ящеров в собачий корм, – кивнул Крит. – После нашего визита Кридон станет по-настоящему мертвой планетой.
– Штурмовики всегда такие оптимисты?
– Пилоты всегда такие дерганые?
– А мне нравятся дерганые пилоты, – сказал Эндрюс. – Лучше в меру нервничающий пилот, чем полный отморозок, который вообще ничего не боится. Я летал с одним таким парнем. Он шел через заградительный огонь и выбросил десантные капсулы на полтора километра ниже установленного минимума. Мы даже затормозить толком не успели.
– И почему ж ты до сих пор жив? – поинтересовался Крит.
– Потому что выбросили нас над болотом, – сказал Эндрюс. – Пока добирались до твердой земли, крыли того пилота, на чем свет стоит.
– Это где ж такое было?
– На учениях, – сказал Эндрюс. – Учебный полигон «12-дельта» на Жемчужине.
– Надо хорошо постараться, чтобы найти на Жемчужине болота.
– В экваториальной зоне их полно, – сказал Эндрюс.
– Нас держали ближе к южному полюсу, – сказал Криг. – Мерзкое местечко. Неделями из скафандров не вылезали.
– Зато бесценный боевой опыт.
– Это у Алекса бесценный боевой опыт, – сказал Криг.
– Мы дрались со скаари в джунглях, – сказал я. – На Кридоне джунглей нет, так что…
– И что ты можешь рассказать о ящерах такого, чего мы не знаем?
– Они быстры. Но не быстрее импульса из винтовки.
– Кто вообще может быть быстрее импульса из винтовки? – поинтересовался Эндрюс. Он думал, что задал риторический вопрос.
– Я могу, – сказал я.
– Я буду присматривать за тобой в бою, – сказал Эндрюс. – Там и покажешь мне, насколько ты быстр.
– Это если ты успеешь уследить, – сказал я.
Криг усмехнулся.
– Говорят, что ты настоящий спец, – сказал он. – Выполнял грязную работу для СБА и всякое такое.
– Случалось.
– Много всего видел, да? Ты должен быть очень хорош, если летишь с нами.
Это верно.
Кленнонские штурмовики считались лучшими бойцами галактики, а те, что сидели со мной за одним столиком или летели со мной на одном корабле, были не просто элитой, они были элитой элит, пусть им и предстояло стать пушечным мясом.
Вероятно, я должен был чувствовать гордость за то, что меня удостоили такой чести, но я ее не чувствовал. Я слишком устал для всего этого, а бравада, которую демонстрировали остальные участники нашей экспедиции, начинала меня раздражать.
– Эти ребята – гордость Империи, – сказал Реннер.
– Я понимаю. Соль земли, все такое. Брызжут тестостероном во все стороны.
– Это их последний поход. Будьте снисходительнее.
– Они ведут себя так, как будто этого не понимают.
– А что они должны делать? Писать прощальные письма? Исповедоваться? Смотреть перед собой стеклянным взглядом?
– Не знаю, – признался я.
– Война – это их работа, – сказал Реннер. – Вероятность того, что им придется отдать свою жизнь за Империю, всегда была прописана в их профессиональном контракте.
– Полагаю, это прописано в контракте любого военного, – сказал я. – Но обычно все-таки существуют шансы, что этого пункта удастся избежать.
Реннер покачал головой.
– Только не надо начинать про то, что экстренные ситуации требуют экстренных мер, – попросил я.
– Вы не кленнонец, – сказал он.
– Это универсальный ответ на многие вопросы, – согласился я.
Я не кленнонец, я не монархист, я не понимаю.
А если учесть, что я еще и из другой эпохи, то пропасть непонимания между нами и вовсе никого не должна удивлять.
Так уж случилось, что я никому не доверял и не было для меня ни одной идеи, за которую я был бы готов умереть, если бы мне предоставили такой выбор.
Когда мы оказались на территории скаари, траектория нашего полета стала напоминать путь удирающего от охотничьих собак зайца, столь она оказалась замысловата и слабопредсказуема. Либо карты почти двухвековой давности оказались точны, либо нам просто везло, но за неделю мы преодолели добрую треть пути и умудрились так и не нарваться на неприятности.
Слабое утешение, если вспомнить, что главная неприятность ожидает нас в самом конце пути. Впрочем, для кленнонцев это вовсе и не было неприятностью. Судя по царящим на корабле настроениям, они воспринимали это как великую честь.
Странно, что, когда император произносил официальное напутственное «бла-бла-бла», он забыл об этом упомянуть. Все больше рассуждал о будущем Империи, о великой доблести тех, кто отправляется в поход, и о том, что победы без жертв не бывает, и еще наговорил много слов в таком же роде. Даже фон Клаузевица процитировал.
Чтобы одержать победу, бейте в самое сердце врага.
А дерево Империи тоже время от времени нужно поливать кровью патриотов. Просто беда с этими деревьями.
– Я далеко не мальчик и не питаю разного рода иллюзий, – сказал Реннер, когда я заговорил с ним об этом. – Глупо было бы утверждать, что это – последняя война и после нее других войн уже не будет. Но это – самая важная война, и у нас просто нет права ее проигрывать.
– Смерть Кридона не гарантирует, что вторжение будет остановлено, – напомнил я.
