Вадим Панов - Сокровища чистого разума
В итоге Гатов принял решение садиться на ближайшее озеро и попытаться своими силами привести паровинг в удовлетворительное состояние.
Решение, как выяснилось чуть позже, оказалось ошибочным…»
Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.* * *У каждой эпохи свои приметы и символы, идеи и философия, взгляды, проблемы, возможности и цели. Свои герои и свои отходы. Любое общество на любом этапе развития оставляет после себя не только архитектурные памятники, антикварные ценности, накопленные долги и списки казнённых, но и огромное количество переломанного или протухшего барахла, которое через пару-тройку тысячелетий займёт почётное место на полках исторических музеев. Отходы производит любая цивилизация, и именно с их помощью можно составить наиболее полное мнение о том или ином обществе.
Потому что мусор не врёт, рассказывает о нас так, как мы того заслуживаем.
Самые страшные отходы, если в данном случае сей термин уместен, появились в Эпоху Белого Мора, когда на свалки, в буквальном смысле, выбрасывали трупы. Страшная болезнь косила всех: и адигенов, и простолюдинов, жестоко опустошая миры Ожерелья, и оставила после себя бесчисленные братские могилы, ибо в те времена живые не всегда успевали сжигать мёртвых, как того требовали медикусы Доброй Дочери.
В другие Эпохи содержимое свалок было не столь ужасающим, а его количество не превышало минимально возможного уровня, поскольку небогатая жизнь требовала внимательного и бережного отношения к ресурсам: продукты съедали подчистую, одежду носили до состояния крайней ветхости, поломавшийся инструмент переплавляли на металл, а деревянный сжигали или использовали в строительстве. Эта Эпоха отношение к ресурсам не особенно изменила, в большинстве своём люди вели себя экономно, однако постепенно на планетах начали формироваться особенные свалки, ставшие настоящей приметой времени: кладбища брошенной и сломанной техники, куда свозили совсем уж разбитые машины, вероятность восстановления которых равнялась нулю или же требовала несоразмерных вложений.
Самые большие кладбища возникали в богатых мирах, где обилие ресурсов позволяло не придавать особого значения переплавке отжившей своё техники; и на воюющих планетах, где бронетяги и пушки выходили из строя быстрее, чем хилые заводы успевали их утилизировать. На Менсале, разумеется, подобных свалок было в достатке, а самой большой из них по праву считалась Паровая Помойка, привольно раскинувшаяся на тысяче с лишним гектаров трибердийской земли и удивлявшая богатейшей коллекцией всевозможной техники. Бои на севере континента всегда шли масштабные, на оружие губернаторы не скупились, и потому на Паровой можно было отыскать бронетяги из Кардонии и Линги, потрогать каатианскую гаубицу и посидеть в галанитском аэроплане, увидеть обломки цеппелей – унылые остовы разбившихся великанов, останки бронепоездов и переделанных для боя грузовиков, здесь было всё, что некогда воевало, здесь умирало то, чему предназначалось убивать.
В северо-западном углу Помойки стоял небольшой плавильный завод, в недрах которого превращались в металл ненужные детали, и целая шеренга основательно оснащённых мастерских, где приводили в чувство то, что поддавалось ремонту. Здесь же, в мастерских, набирались опыта будущие механики трибердийской армии, а в маленькой школе обучались нехитрым наукам детишки из окрестных деревень, готовясь служить Трибердии там, где требуются грамотные люди. Устройство систематического образования настолько сильно понравилось губернатору, что он официально взял Паровую под высочайшее покровительство, а её хозяин – старый Эзра Кедо – получил пожизненное, ненаследуемое право входить к Его высокопревосходительству без доклада.
Коим, впрочем, ни разу не воспользовался, ибо во дворце бывал крайне редко, предпочитая ему Помойку.
– Чихает?
– Чихает, – убито признался механик, бросив печальный взгляд на провинившийся мотоциклет. – Я дважды проверил: мотор в порядке.
– Но чихает, – многозначительно протянул Эзра.
Однако молодой перепачканный маслом парень намёка не услышал:
– Ага, чихает.
– И ты не знаешь почему?
– Нет.
– А подумать?
– Я думал.
– А головой? – уточнил старик.
– Если головой, то получается ещё хуже, – грустно пошутил механик.
Хозяина Помойки парень знал с детства: сначала в школе воспитывался, теперь по моторной части ума набирался и потому был уверен в том, что шутка будет понята правильно.
Так и получилось. Эзра добродушно рассмеялся, после чего щёлкнул молодого по лбу и произнёс:
– Голова должна была подсказать, что если с двигателем порядок, то проблема кроется в том, что от тебя не зависит. Например…
– Жега снова намудрил с перегонкой нефы!
– Точно. Иди в «горючку» и передай Жеге, что если ещё раз на работе размечтается о девочках, то будет двор подметать, а не раскладывать нефу на фракции.
– Сделаю!
Обрадованный парень рванул к стоящей в удалении «горючке», видной издалека благодаря огромной цистерне с сырой нефой, а усмехнувшийся Кедо цокнул ему вслед языком, поправил шапочку и принялся с удовольствием оглядывать бурлящее хозяйство.
В первой мастерской – она стояла совсем рядом с плавильным заводом – занимались сборкой и разборкой корпусов, установкой броневых плит, переплавкой ненужного хлама, а также ремонтом ходовых частей. В следующем ангаре, таком же большом, как первый, работали специалисты по моторам, кузелям и двигателям внутреннего сгорания, а ещё электрики и единственный в Помойке радист. В соседнем сооружении царствовали оружейники, мечтающие украсить вход в ангар антикварной мортирой столетней давности, но Кедо не позволял; а ещё дальше расположились алхимики, в ведении которых находилась в том числе и «горючка».
И всё это беспокойное хозяйство беспрестанно звякало железом, поругивалось матом, пахло маслом, металлической стружкой, бензином, бегало по всей Помойке в поиске нужных запчастей, ожесточённо спорило у чертежей и искренне, с детской радостью и законной гордостью провожало за ворота каждую восстановленную машину. Это было не просто беспокойное, это было работящее хозяйство, умеющее и любящее создавать, и от понимания этого на душе у Кедо становилось теплее.
На Помойке работало не так много людей, как могло показаться со стороны, но все они были по-настоящему увлечены своим делом, крепко спаяны и безмерно уважали старого Эзру. И это обстоятельство, вкупе с губернаторским покровительством, позволяло Кедо делать вещи невозможные и немыслимые для других обитателей Менсалы.
