Виктор Тюрин - Хочешь Жить - Стреляй Первым
Вечерело. Умолкли голоса птиц. Сизые сумерки опустились на землю, и я уже начал подумывать о ночевке, как неожиданно заметил странное поведение лошади. Она тянула морду в сторону, при этом прядая ушами. Что-то чувствовала, но что? Может воду? Опустив поводья, дал ей волю. Несколько минут спустя я заметил яркий отблеск. Костер.
'Погоня? Но костер горит в той стороне, куда я еду. Да и откуда они могут знать, в какую сторону поехал? Но даже если это не преследователи, у костра могут сидеть различные люди. Бандиты, ковбои, конокрады, торговцы. Вдруг кому-нибудь из них понравиться моя лошадь или меня узнают, как Льюиса? Объехать костер по дуге? И сколько ехать?'.
Не успел я прийти к какому-либо выводу, как за меня все решили. Неожиданно со стороны огня раздалось звонкое ржание, и моя лошадь не замедлила откликнуться на зов. А будь, что будет! Единственное, что сделал, перед тем как направиться к людям, я достал из чехла винчестер и положил его перед собой. Уже подъезжая, я знал, что это ковбои, перегонщики скота. Большое темное пятно, чуть в стороне от костра, изредка мычавшее, не могло быть ничем иным, как большим стадом, которое гонят на продажу.
Въехав в круг света, встретил внимательно-настороженные взгляды двенадцати человек, расположившихся у костра. И тут же разделил их на три группы. К первой группе относились семь парней в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, сидевших на расстеленных одеялах. К другой отнес трех людей со смуглой кожей и оливковыми глазами. Это были мексиканцы, судя по их сомбреро и пончо. Они сидели отдельно от остальных. В третью группу включил двух человек, возрастная планка которых явно превышала возраст любого из ковбоев, сидевших вокруг костра. По их загорелой, дубленой коже лиц, прорезанных морщинами, я мог только сказать, что им обеим далеко за сорок. Один из этих двоих с кряжистой фигурой и цепким взглядом, явно выделялся из ряда обыкновенных людей, от него веяло энергией и властностью.
'Похоже, он здесь начальник'.
Оказавшись в перекрестие взглядов, я замялся, не зная, что обычно говорят в подобных случаях, а потом решил: чем проще — тем лучше.
— Привет, парни! Кофе угостите?!
Взгляд старшего ковбоя, перед тем как ответить, скользнул по моему винчестеру. Я понял его как намек, тут же убрав винтовку в чехол.
— Слезай с коня, незнакомец. Для хорошего человека ни тепла огня, ни кофе не жалко.
Но только я слез с лошади, как из темноты в круг света выехали два молодых ковбоя на лошадях. У одного через луку было перекинут винчестер, у второго в руках был дробовик. Задержавшись с минуту, чтобы рассмотреть гостя, они затем развернули лошадей и ускакали обратно в ночь. Расстелив на траве одеяло, я снял оружейный пояс и кинул рядом с собой на траву. Мне налили в кружку, из стоящего на углях кофейника, черную жидкость, после чего перестали обращать на меня внимание. Искусственное безразличие словно отделило меня от этих людей, выведя меня из их круга. Хотя при этом я не чувствовал ни в них, ни в их, изредка бросаемых на меня, взглядах ни малейшей враждебности, только одно плохо скрываемое любопытство. Сначала почувствовал облегчение. Меня не узнали. Затем пришло раздражение, смешанное с неловкостью. Словно я оказался в гостях, где все друг друга хорошо знают, общаясь между собой, а тебя, незваного гостя, просто не замечают.
'Никто даже не спросил моего имени. Так принято или я сделал что-то не то?'.
Пока я недоумевал, разговоры у костра шли своим чередом.
— Знавал я когда-то одного ковбоя, — начал молодой вихрастый парень, сворачивая самокрутку и хитро поглядывая вокруг. — Исключительно исполнительный был человек. Дай ему только задание сделать то-то и то-то, он и рад стараться. Как-то однажды посылает его босс пригнать на ранчо всю живность, что бродит к югу от горного хребта. До вечера ковбоя никто не видал, а как стало темнеть, глядь — идет и ведет с собой сто двадцать семь голов крупного рогатого скота, тридцать овец, три снежные козы, семь индюков, рыжую рысь и двух медведей…. И это еще не все — он заклеймил их всех до единого!
Взрыв хохота был такой силы, что казалось, он достиг самих звезд. Только смех стал стихать, как прорезался голос очередного юмориста.
— А чего?! Все верно! Только насчет овец соврал, — с невинным видом произнес, сидящий рядом, крепыш с красным платком на шее, сбитым на бок. — Коровы и овцы в одном стаде не ходят.
Новый взрыв хохота взорвал тишину. Отхлебнув черной и горькой жидкости, только запахом, напоминающим кофе, я прислушался к разговору начальника с пожилым ковбоем. Там шел степенный разговор о ценах на говядину, торговце Джексоне и даст ли он цену, как в прошлом году. Мексиканцы просто сидели молча, глядя в огонь. От нечего делать, снова прислушался к разговорам молодежи, тем более что те уже перестали травить анекдоты.
— Тим, ты Сэма Сандерса, помнишь?
— Помню. У него только две радости в жизни. Виски и драка. А что с ним такое?
— Повесили его.
— Да ну! За что?!
— Через его же дурость! Помните, шайку конокрадов словили, Норта Твидла. Их еще в Форт-Брауне судили. Народ съехался со всех сторон поглядеть, как их вешать будут. Ну и Сандерс, конечно, приехал. И сразу в салун. Кинул в себя несколько стаканчиков виски, после чего решил выяснить отношения с человеком, стоящим рядом с ним у стойки. Начали они махать кулаками, пока Сэм за нож не схватился, но не успел он и глазом моргнуть, как на него народ, сидевший в баре, насел. Скрутили и за решетку кинули.
— А вешать то за что? Он же…
— Да молчи ты! Дай дослушать! — зашикали на парня, перебившего рассказчика.
— Через час после драки состоялся суд. Собирались вешать четырех конокрадов, а повесили пятерых. Вместе с Сэмми Сандерсом.
— Как так? Его за что? Как такое случилось? — теперь уже со всех сторон раздались недоуменные голоса.
Ковбой затянулся последний раз, кинул окурок папироски в костер, выдержал паузу, как и положено умелому рассказчику, и только потом продолжил: — Забыл вам сказать, что судья, который председательствовал, имел здоровенный синяк под левым глазом. И был это никто иной, как Рони Пайпер.
— Так это он с судьей подрался?! Вот придурок!
— Тогда все поня-ятно! — протянул один из ковбоев. — Одна кличка судьи сама за себя говорит. 'Вешатель'.
— Парни, это не тот ли судья, который вешает всех подряд, без разбора?
— Этот. Ни одного приговора не отменил.
— Говорят, он уже сотню человек повесил.
После этих слов наступила тишина. Этим молчанием воспользовался старший ковбой: — Все! Хватит языки чесать! Ложитесь спать!
