Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая
— Ты хочешь себя убить с упорством, достойным лучшего применения! — прихлопнув москита, Олег треснул себя по шее с такой силой, что едва не упал в воду.
— Слушай, тёзка, — спокойно ответил я, — сказать тебе, за каким чёртом я вообще сюда попёрся? Кормить москитов и облезать от местного лишая? Нич-чего подобного. Меня лично интересуют здешние тайны.
— В их числе — барабанный бой? — уточнил Олег. Я кивнул:
— В их числе — и в первую очередь! — барабанный бой.
— Я пас, — поднял руки Олег и вдруг рассмеялся. — В конце концов, если даже мы погибнем, то… — он помедлил, подыскивая слова, и тогда вместо него закончил Йенс:
— … то мы же всё равно погибнем, так о чём разговор?
Барабаны бухтели весь день. Стемнело, а их рокот продолжался в ночи, и временами начинало казаться, что это повторение боя наших сердец… или что наши сердца подстраиваются под бой барабанов…
Мы заночевали посреди реки, расчалив плот между вбитых в дно шестов. Собственно — «заночевали» не то слово. Было уже заполночь, и резко, а мы всё ещё обсуждали вопрос о том, что делать с этим боем. Точнее — как делать. Наконец я сказал:
— Ладно, давайте поспим наконец, — и, подавая пример, вытянулся на бамбучинах, сунув под голову вещмешок.
— Хорошая идея, — признал Йенс. — Торопиться некуда, они, похоже, не умолкнут долго. Часовых будем ставить?
— Непременно, — зевнул я. — По часу…
— Я встану первым, — сказал Олег, усаживаясь на краю плота со скрещенными ногами…
…— Вставай, пора дежурить, — Ромка открыл глаза и несколько секунд сонно пытался сообразить, что к чему. — Проснулся? — убедившись в этом, Олег улёгся и тут же уснул.
Ромка зевнул, несколько раз плеснул себе в лицо водой из реки. Она была тёплой и пахла цвелью, но мальчишка проснулся окончательно. Он присел с краю и несколько минут вглядывался и вслушивался. Барабаны продолжали рокотать, и этот звук пугал. Он был причиной плохого сна, в котором звучал, как наяву, но Ромка уже не мог вспомнить этот сон… и был доволен, что не может.
Кто-то отчётливо сказал за спиной: «Ну и что, ну и пусть — как хочется… ладно, да…» Ромка оглянулся, понял, что это во сне. Ясо перевернулся на живот, что-то пробурчал — говорил не он. Остальные спали спокойно.
Ромка вздохнул и поморщился, слушая барабаны. Его взгляд упал на Олега Верещагина, и Ромка подумал, насколько странной и в то же время приятной оказалась их встреча. В своё время он мечтал стать его другом и ужасно жалел, что между ними — пять лет разницы. Для Олега он был восторженным болельщиком-младшеклассником, который ходит на каждую схватку… ну или сыном библиотекарши, который поглядывает, как старший мальчишка с серьёзным лицом листает толстые непонятные книги…
А сейчас — сейчас они были ровесниками! Эта мысль неожиданно насмешила Ромку. Больше того — он был на три или четыре месяца старше! Физически…
Ромка вздохнул — коротко и печально. Нет. Ровесник — да, может быть… но не ровня. Нет. Не ровня. Они жили бок о бок, но в определённой степени были даже дальше, чем там, в Кирсанове. Здешний Олег был воином и героем. На самом деле, не как в книжках или кино… вернее — как раз как в книжках или кино, но по правде. Иногда он казался совсем прежним — когда смеялся или дурачился с остальными, когда просто сидел и думал, когда спал… Но иногда его лицо твердело, на лбу становился виден тонкий шрам, и слова его делались несгибаемыми, отточенными и определёнными, как остриё его же палаша, а между ним и остальными отчётливо проступала прозрачная, но непробиваемая стена.
Ромка часто думал, знал ли сам Олег об этой стене. И приходил к выводу, что знал. Да, знал, и жил с этим. У него была Танюшка — для неё не существовало этой стены. Был Сергей, который умел эту стену преодолевать. Был Йенс, который не обращал на неё внимания.
Для остальных Олег был — Князь. Сколько бы искренности не было в их совместном веселье.
За последние пять месяцев Ромка наладил отношения со всеми, а Кольку, пожалуй, мог бы назвать своим другом.
Но Олег — Олег, который вытащил его из болота, дал шанс стать человеком! — был там. За стенкой. И то, что он там был для всех, не успокаивало.
Ромка снова вздохнул. Олег, словно отвечая на этот вздох, стиснул пальцами рукоять палаша, потом отпустил оружие. Ромка отвернулся и стал смотреть и слушать ночь…
…Йенс на смену проснулся сам. Ромка не уловил даже, как он оказался рядом — сидел со скрещенными ногами и прислушивался тоже.
— Тихо? — спросил он.
— Тихо, — кивнул Ромка. — А что, ты на смену?
Теперь кивнул Йенс. На плоту кто-то снова забурчал, потом тонко вскрикнул.
— Как ты думаешь, что с нами будет? — спросил Ромка. Йенс пожал плечами:
— Мы все умрём.
— А… — Ромка поперхнулся. — Нет, я понимаю, но сейчас конкретно…
— Возможно, мы умрём сегодня днём, — равнодушно ответил Йенс. — Или через несколько минут.
— Да ну тебя… — уныло сказал Ромка. Немец рассмеялся:
— Тебе что, страшно? Не бойся, незачем…
— Ты что, не боишься умирать? — удивился Ромка. Йенс пожевал бамбуковую щепочку, сплюнул в воду, пожевал снова… Ромка терпеливо ждал.
— Как сказать… — медленно произнёс немец наконец. — Я ещё не всё увидел. Хотелось бы посмотреть хоть одним глазком этот Город Света… и ещё кое-что хотелось бы сделать… Но особо бегать от смерти тоже не собираюсь. Я германец. Это обязывает.
— Это, наверное, страшно… — прошептал Ромка, поёжившись.
— Это, наверное, больно, — поправил Йенс. — Но наверняка — не так больно, как при некоторых ранениях, после которых болит неделями и хочется как раз умереть. Поскорее… Ложись-ка ты спать, римлянин.
— Почему римлянин? — удивился Ромка.
— Роман — это «римский» в переводе с латыни, — охотно пояснил Йенс и засмеялся.
— Я сейчас пойду, — пообещал Роман. — Я только ещё спросить хочу…
— Давай, — согласился Йенс.
— Олег… чего он хочет?
— Ты знал его ТАМ? — вопросом ответил немец. Ромка вздохнул:
— Да, немного… Я и Сат… Арниса знал тоже, только не люблю про это вспоминать…
— Какой он был, Олег?
— Ну… — вопрос озадачил Ромку. — Спокойный… аккуратный… учился неплохо… фехтовать и читать любил… Он старше меня был, он меня и знал-то только потому, что я за него на фехтовании болел, а моя мама была… она школьный библиотекарь.
— Олег хочет, — начал Йенс, никак не реагируя на ответ Ромки, — чтобы о нём помнили. Помнили долго. Может быть — вечно. Но этого он уже почти добился — о нём поют песни. И будут петь долго… может быть, и вечно. Ещё он хочет того же, чего и я — посмотреть этот мир. К этой цели он тоже близок. По крайней мере — в его понимании. И наконец, он хочет залить кровью улицы того места, где в нас играют — Города Света. Вот до этого он ещё не добрался. Но, когда доберётся, я хочу быть рядом, потому что это будет самое интересное место на белом свете на тот момент… А теперь ты идёшь спать, Роман.
