Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая
— Ты что, ушибся? — спросил Димка.
— Да тут просто грязно, — ответил Колька. — Я пошёл дальше…
— Погоди! — окликнул я. — Иду!
— Ну как же без тебя, — с иронией заметил Йенс, подавая мне руку. — Сползай…
…Очевидно, каменное здание постепенно уходило в болотистый берег. Под ногами шлёпала грязь. Но впереди и в самом деле проникали внутрь рассеянные потоки зеленоватого света из широких окон, заплетённых лианами. Постояв, мы привыкали к темноте, она уже не казалась полной, хотя следом уже сползали, закрывая свет от входа, остальные любопытствующие.
Когда-то тут жили. В грязи лежали остатки «пирамиды» для оружия и снаряжения, а подальше видны были остатки стола и нескольких топчанов. Дерево разбухло и ползло под пальцами, как мыло. На каменных стенах сохранились следы деревянной обивки из планок. А на них, в свою очередь, ещё различались лохмотья, в которых я с удивлением узнал когда-то висевшие на стенах рисунки, плакаты и прочее. Что там было на них изображено — непонятно, однако не вызывало сомнений: когда-то тут жили, и жили постоянно.
— Смотри! — изумлённо сказал Колька, касаясь пальцами стены. Там сохранились остатки более плотной бумаги — старая фотография на толстом картоне: — Это же…
— Чёрт побери, это ваш Сталин! — вырвалось у Йенса. — Честное слово!
Да, с фотографии на нас смотрел мудрым и весёлым взглядом «отец народов» — слегка расплывшийся, но ещё вполне узнаваемый. Пока я переваривал увиденное, Игорь тронул меня за плечо:
— А вот тут посмотри, Олег…
В углу лежали ящики — много, тоже наполовину утонувшие в грязи — а на них доска, очевидно, упавшая со стены, в ней торчали ржавые остатки гвоздей-самоковок. На доске сохранились разводы, когда-то бывшие буквами, но ещё вполне читаемые и сейчас.
— «Полевой… лагерь… — прочитал я, — 2-й Кругосветной Сталинской пионерской… экс… а, экспедиции!.. 1934 год». Ничего себе…
В ящиках, крышки которых распадались в руках, лежали когда-то продукты, но это угадывалось только по запаху гниющей органики. Точнее — пере-перегнившей.
— Вторая Кругосветная Сталинская пионерская… — повторил я. — Ну, давали парни.
— Если они и погибли, то не здесь, — всё ещё озираясь, сказал Йенс. — Но запасов не забрали, значит, что-то случилось…
— Да что случилось, что случилось, — проворчал Олег, — убили. Или негры, или ещё кто…
Он, кажется, собирался и дальше развивать эту тему, но внутрь соскочил Ромка.
— Олег! — крикнул он. — Посмотри, что там! Это… Это что-то!
— Что — «что-то»? — я, подтянувшись в прыжке за каменную притолку, выдернул себя наружу. Ромка заторопился к зарослям чуть подальше, то и дело оглядываясь, его глаза горели. — Ну… блин!!!
— Смотри, вот, он большой! — Ромка рывком сорвал остатки покрывала из лиан, и я увидел остальную часть корабля, от которого до этого видел только корму, на которую и наткнулся Ромка.
Это был драккар. Он лежал с креном на правый борт в заводи, которая высохла и превратилась в болото грязи. Борт драккара был проломлен, палуба осклизла и заплесневела, торчали вёсла. Но всё это я отметил мельком. Мой взгляд приковало носовое украшение.
Любой из наших узнал бы его. Любой, кроме Ромки. Его с нами не было, когда мы последний раз видели этот корабль.
— Олег, ты чего? — тихо спросил Ромка. Я посмотрел на него и, кажется, испугал своим взглядом. — Ты чего, Олег? — он даже чуть отшагнул.
— Я знаю этот драккар, — сказал я. Но больше ничего объяснить не успел. Подошедший первым из остальных Видов тихо сказал:
— Драккар Игоря.
Да. Это был тот драккар, на котором когда-то плавал Сеня… а потом уплыл в никуда Игорь Летягин по прозвищу Сморч.
Дмитрий Сухарев
Для того дорога и дана,
Чтоб душа в тревоге не дремала.
Человеку важно знать немало,
Оттого дорога и длинна.
Человеку важно знать свой дом —
Весь свой дом, а не один свой угол.
Этот дом замусорен и круг,
Чердаки в нём крыты белым льдом.
Закон дороги простой:
Шагай вперёд не спеша.
И пусть — верста за верстой —
Внемлет дороге твоя человечья душа.
Человеку важно знать людей,
Чтоб от них хорошего набраться.
Чтоб средь всех идей идею братства
Ненароком он не проглядел.
А ещё полезно знать, что он —
Не песчинка на бархане века.
Человек не меньше Человека,
В этой теме важен верный тон.
Иногда в дороге нам темно,
Иногда она непроходима.
Но идти по ней необходимо,
Ничего иного не дано…
Если экспедиционный лагерь был оставлен, в общем-то, в порядке, то драккар носил явственные следы боя. Очевидно, Сморч поставил своё судно в заводи на ночёвку, и его отсекли тут — за кормой драккара мы обнаружили остатки перегородившего выход бревна, с тех пор сгнившего. Какое-то время они держались, используя драккар, как крепость. Потом…
Мы нашли изъеденное ржавчиной оружие. И скелеты в остатках одежды. Наверное, их было больше, но погибшие не на драккаре давно стали частью земли, ила, волы… Определить, когда всё это произошло, было невозможно.
— Он прошёл сюда по реке, значит — есть выход в океан, — сказал Йенс, но я не слушал его.
На носу, перед самыми первыми скамьями, лежал скелет с гизармой поперёк груд. Лезвие съела ржа, мох вырос на костях и остатках одежды. Скелеты одинаковы. Но не узнать гизарму я не мог.
Несколько секунд — очень долгих секунд — я глядел в чёрную глубину глазниц черепа. Одна глазница была повреждена, кость возле неё треснула и разошлась. Именно сюда пришёлся смертельный удар.
Казалось, что эта глазница сощурена.
Желудок у меня подпрыгнул к горлу. С трудом удерживая его содержимое, я отвернулся и пошёл к борту, чтобы не видеть останков.
Но я знал, что не забуду увиденного.
Не смогу забыть, хотя очень постараюсь.
Изо всех сил постараюсь.
— Игорь? — спросил Олег, на которого я наткнулся, как слепой. Я кивнул. — Вот так… Значит, негры тут всё-таки есть.
Я соскочил в грязь. И застыл, скорчившись и чувствуя, что холодный пот струится между лопаток.
До нашего слуха донеслись ритмичные размеренные удары. Глухие, но громкие и мощные, они неслись откуда-то из разом притихших джунглей, пульсируя меж древесных стен по берегам реки, как кровь в обнажённой артерии.
Бум-бум-бум-бум-бум-бум.
Барабаны.
Барабаны в джунглях.
Барабаны, за которыми нельзя ходить.
* * *— Ты хочешь себя убить с упорством, достойным лучшего применения! — прихлопнув москита, Олег треснул себя по шее с такой силой, что едва не упал в воду.
