Гай Гэвриел Кей - Поднебесная
Однажды вечером – плохим вечером, так уж распорядились небеса, – его отвлекло присутствие в имении десятка девушек из квартала удовольствий, за которыми не присматривали должным образом. Их наряжали в костюмы для представления, которое Чжоу устраивал на озере. (Озеро тогда было новым.)
Услышав их несдержанный смех, забеспокоившись, присматривает ли кто-нибудь за ними, Цинь слишком сильно подогрел вечернее вино для хозяина.
Очевидно, вино обожгло Вэнь Чжоу язык.
Тридцать пять лет, прожитых в этой семье, ничего не значили, думал потом Цинь. Десятки лет службы значили еще меньше.
Его наказали палками. Само по себе это не было чем-то необычным. Жизнь слуги включала в себя подобные вещи, и старшему слуге могли поручить наказать младшего. Цинь это даже проделывал. Мир был недобрым местом. Тот, кто видел изуродованного тигром брата, не мог этого не знать.
А короткий период жизни в Синане мог заставить понять, что здесь тоже обитают тигры, пусть они и не полосатые и не бродят по лесам и полям в темноте.
Дело в том, что Вэнь Чжоу назначил Циню шестьдесят ударов толстой палкой. Должно быть, он очень сильно обжег язык, с горечью произнес один из слуг, потом. Или что-то другое сильно расстроило хозяина в ту ночь. Это не имело значения. Главное, что шестьдесят палочных ударов могут убить человека.
Это случилось два с половиной года назад, как раз перед Зимним праздником еды. Цинь не умер, но был близок к этому.
Управляющий имением (неплохой человек для этой должности) вызвал двух лекарей, которые ухаживали за ним поочередно, днем и ночью, в маленькой комнатке, куда его принесли после публичной казни на Третьем дворе. (Важно было, чтобы все слуги увидели, к каким последствиям может привести небрежность.)
Цинь выжил, но уже не мог ходить как следует. Он не мог поднять правую руку. Одну сторону его туловища скрючило, как ствол у некоторых деревьев над порогами Большой реки, которые растут, низко пригибаясь к наклонной почве, чтобы защититься от ветра и высасывать влагу из тощей почвы.
Его уволили, конечно. Усадьба аристократа не место для слуги-калеки. Другие слуги взялись ухаживать за ним. Этого он не ожидал, да обычно такого и не случалось. Обычно человека, изувеченного так, как Цинь, отвозили на один из базаров, и там он старался выжить, прося подаяние.
Было бы полезно, если бы он умел петь, или рассказывать сказки, или даже работать писарем… но у него не было голоса, он был маленьким, застенчивым человеком, а та рука, которой он писал (его научил писать управляющий отца Вэнь Чжоу), после избиения осталась скрюченной и бессильной.
Лучше бы ему было умереть, долго думал Цинь. Такие мысли посещали его на улице позади усадьбы Вэня, где устроили его другие слуги после того, как его уволили. Это не была оживленная магистраль, плохое место для нищего, но они сказали, что позаботятся о нем, и действительно, заботились.
Летом Цинь ковылял на своем костыле на теневую сторону улицы, а потом обратно, когда солнце смещалось, или съеживался в углублении стены, прячась от дождя или зимнего ветра. Нищенство приносило мало, но из имения ему приносили еду и рисовую водку – каждое утро и часто по вечерам. Если его одежда снашивалась, то однажды человек, который носил еду, приносил и новую одежду. Зимой ему выдавали накидку с капюшоном, и у него даже были сапоги. Он наловчился отбиваться костылем от собак и крыс, покушающихся на его провизию.
Прошлой осенью его жизнь даже изменилась к лучшему, хотя Пэй Цинь уже не верил, что это возможно.
Однажды холодным, ясным утром четверо слуг проделали большой путь вокруг усадьбы от выходящих на юг главных ворот к тому месту у стены на улице, где обитал Цинь. Они принесли доски, гвозди и инструменты и принялись строить для него незаметное укрытие в тесном пространстве между дубом и каменной стеной, которого не будет видно с улицы, и поэтому оно никого не будет раздражать.
На заданный вопрос они ответили, что новая наложница, Линь Чан, услышала историю Цина от одной из других женщин Чжоу – очевидно, рассказанную ей в качестве предостережения. Она навела справки и узнала, где его найти, и распорядилась, чтобы ему соорудили укрытие, а порции его еды стали более существенными после этого. Кажется, она взяла на себя ответственность за него, освободив слуг от необходимости кормить его из своих собственных порций.
Он никогда не видел ее. Ему говорили, что она красива, и пять раз (Цинь хорошо их запомнил) он слышал, как она играла на пипе в дальнем конце сада. Он понял, что это она, еще до того, как ему подтвердили, что именно госпожа Линь, которая играет и поет лучше всех женщин, любит приходить одна в беседку.
Цинь решил, что она играет для него.
К тому моменту он уже готов был убить или умереть ради нее. Хвань, тот слуга, который чаще всех приносил ему еду или одежду, явно питал к ней те же чувства. Именно Хвань рассказал ему, что ее выкупили из Северного квартала и что там ее звали Весенней Капелью. Он также сказал Циню, сколько хозяин заплатил за нее (это было предметом гордости). Цинь считал такую сумму невообразимо огромной и одновременно – недостаточной.
Хвань – он дал понять, что говорит от имени госпожи, – попросил Циня показать каньлиньскому воину, как перебраться через стену, используя его собственный дуб-укрытие, и объяснить дорогу оттуда к беседке (она стояла на некотором расстоянии, к западу от основных строений имения).
Избитому телу и сильно бьющемуся сердцу Циня доставило огромное удовольствие то, что ему доверили оказать ей такую услугу. Он сказал об этом Хваню и умолял его передать это госпоже Линь и поклониться ей трижды от имени Циня.
Каньлиньский воин прибыл в ту ночь (он оказался женщиной, чего Цинь не ожидал, но это ничего не меняло). Она искала Циня в темноте, без факела. Ей бы было очень трудно его заметить, если бы он не поджидал ее. Калека окликнул ее, показал ей путь через стену и рассказал, где стоит беседка. Это была холодная ночь, как он помнил. Женщина взобралась наверх с такой легкостью, которой Цинь никогда не обладал, даже когда у него были здоровые ноги и прямая спина. Но каньлиньских воинов и выбирали за их мастерство в подобных вещах, и они получали хорошую тренировку.
Циня когда-то выбрали за его ум, но однажды ночью он перегрел вино.
Можешь назвать мир несправедливым или жить, как сумеешь. Он был благодарен слугам, влюблен в женщину, которую никогда не увидит, и он собирался прожить так долго, чтобы отпраздновать смерть Вэнь Чжоу.
Он наблюдал, как женщина-воин исчезла за стеной, и увидел, как через некоторое время она перелезла обратно. Она дала ему монету – серебряную, и это было щедро. Он берег ее на какое-нибудь баловство. Сейчас на юге, где он родился, поспели личи. Возможно, их уже доставляют к императорскому двору, а скоро они появятся и на базарах Синаня. Цинь собирался попросить кого-нибудь купить для него корзинку, чтобы он мог вспомнить детство.
