Юрий Никитин - Мрак
Походная колдунья Медеи, старая иссохшая ведьма, с сочувствием сказала Мраку:
— Лучше бы ты оставался в своем сладком сне, сердешный.
— А что, бабушка?
— Еще четыре дня тебе посветит солнце, — сказала ведьма.
Мрак посмотрел вверх. Тучи затянули небо с запада на восток, не оставив щелочки. И по тому как медленно ползли, чугунно тяжеловесные, было ясно, что небо очистится не скоро.
— Гм... Тогда я проживу дольше, чем думал.
Ведьма сказала сварливо:
— Это так говорится. Солнце все равно светит, дурень. Даже тебе и даже сквозь тучи. Ничего-то ты не знаешь! В Книге Судеб, где записаны даже жизни богов, гор, рек и всей земли нашей, есть и твое имя, как имя всяк живущей твари... Никто изменить или подправить свою судьбу не властен, но посвященные в тайны, это я о себе, могут проникнуть внутренним взором сквозь толщу земли и узреть эти дивные огненные строки!
Мрак сказал угрюмо:
— Бабка, я все знаю. Всяк, кому через неделю лечь под дерновое одеяльце, проживет те дни по-своему. Один — в плаче к богам, другой — в загуле, третий поспешит набить морду обидчикам, четвертый... А я — пятый.
— Хочешь умереть с оружием в руках? — спросила ведьма понимающе.
— Дело не в том.
— Почему? Для мужчин это очень важно.
Мрак покачал головой:
— Для меня важнее... даже не знаю, что важнее. Чувствую аки пес, но сказать не могу. Только пасть зря разеваю. Я ж из Леса, грамоте не обучен. Прости, бабка, но ежели четыре дня осталось, то устройство ли мира мне обсуждать?
Ведьма непонимающе смотрела в удаляющуюся спину человека, которому жить так мало. Мужчин понять трудно. Слишком разные. Когда миром правили женщины, было все проще. И мир стоял в спокойствии, никуда не рыпался.
Жаркое нетерпение съедало его, он велел оседлать любого коня и подвести к крыльцу. Надо успеть доскакать до Куявии, увидеть Светлану и умереть у ее ног!
Земля покрылась плотными сумерками. Небо стало темным, фиолетовым до черноты, но впереди между небом и землей текла широкая река из огня и горящего металла. О темный берег неба плескали багрово красные волны, уже остывающие, затем переходили в пурпур, а посредине полыхала оранжевая река, горящая, из злого легкого огня, раскаленная, дальше снова был пурпур, за ним темнобагровое небо, что тяжело наваливалось на мрачную землю.
Гонта стоял на крыльце, багровые отблески плясали и на его лице.
— Кровь, — сказал он благоговейным шепотом. — Кровь богов залила полнеба!
— Приметы пророчат кровавую бойню и на земле, — сказал Ховрах.
Страшно и трепетно было видеть это буйство огня. На мир ложились черные сумерки, темнело небо. На земле уже стало черно, но огненный закат зиял как огромная кровавая рана.
— В той стороне — Куявия, — сказал Гонта многозначительно.
Он сошел по ступенькам, припал ухом к земле. Сверху он напоминал распластанную в пыли лягушку. Мрак наконец бросил с нетерпением:
— Что учуял?
— Я слышу далекий стон, — ответил Гонта многозначительно. — И тихий женский плач...
Послышались тяжелые шаги. Гонта вскочил, отряхнул одежду. Ухо осталось в желтой пыли, волосы припорошило красновато-желтым. Еще не поворачиваясь, Мрак уже знал, кто идет. Шелестели чьи-то голоса, наконец в поле зрения появился белокурый отрок, отступил в сторону.
Гакон Слепой держался особенно ровно, торжественно. Волосы были расчесаны и убраны под широкий бронзовый обруч. Он был в доспехе.
— Приветствую тебя, герой, — сказал Мрак. — Что скажешь?
Гакон широко улыбнулся. Это было как вспышка молнии, что осветила палату. Белые зубы блестели как жемчуг.
— Угадай!
— Угадал, — ответил Мрак сердито. — Тебя только там недоставало.
— Мрак, — сказал Гакон укоризненно. — Ты же видишь, такая жизнь мне в тягость. Я живу в вечной тьме...
— Мальчишка стал твоими глазами, — ответил Мрак. — Ты даже не держишься за него, как слепцы.
Гакон кивнул, но улыбка была печальной:
— Мы придумали знаки. Я угадываю по его шагам, шарканью, притопыванию, куда идти, повернуть, подняться. Еще мы оба щелкаем пальцами... ну, и всякое разное. Но все равно, мужчины должны уходить со славой!
— Это со мной-то? — спросил Мрак иронически.
— Мрак. Я чувствую чем все кончится. Я хочу быть с тобой. И буду!
Он повернулся и ушел в ту сторону, где уже седлали коней. Мрак увидел как там собираются люди, шепчутся, смотрят в их сторону. Все больше появляется людей с оружием. Наконец собралась целая дружина, ожесточенно спорят, чуть не дерутся. Злые голоса стали совсем озлобленными.
Мрак нахмурился, ибо все, что отвлекало от мыслей о Светлане, раздражало.
— Что надо? — потребовал он резко.
Из кучки ратников протолкался вперед сотник Кречет. Суровое лицо старого воина было сосредоточенным. Он кивнул, сказал коротко:
— Мы едем с тобой.
— Звали только нас троих, — бросил Мрак резко. — Поеду я, еще Гонта... если Медея отпустит. Вы останетесь охранять Медею.
— Бесчестье ехать вам без людей, — сказал Кречет. — Разве ж можно как простолюдины! А с Медеей и так останутся ее голоногие воины. Я посчитал, на каждого из вас должно быть не меньше, чем по дюжине человек. Я подберу из добровольцов.
Мрак прямо посмотрел в глаза старого дружинника:
— А ты слышал, что говорят?
— Что никто не вернется живым?
— Да.
Суровая улыбка тронула губы сотника:
— Нас не спрашивают, когда забрасывают в этот мир. Но дальше мы сами решаем как жить.
— Но здесь вы будете жить, — возразил Мрак.
Сотник удивленно вскинул брови:
— В бесчестье разве жизнь?
— Но я сам велю вам остаться, — сказал Мрак сурово.
Кречет покачал головой. Голос стал печальным:
— Ты обрекаешь нас на бесчестье. Воевода едет на верную смерть, а его воины из тепла и уюта смотрят вслед? Нет, воинская честь выше даже твоих приказов. Мы все равно поедем вслед. Так лучше уж вместе.
Мраку надоел бесполезный спор, отмахнулся:
— Мужчина должен знать, что делает. Поступайте, как знаете.
Он ушел, а повеселевший Кречет строго опросил пять сотен богатырей из числа тех, кто рвался ехать с Мраком. Поляниц брать не позволил. Потеря женщин невосполнима, а мужики что: одного хватит, чтобы все окрестные веси обрюхатил. Таким образом с ним вместе набралось сорок богатырей. Правда, одного пришлось погнать с позором: скрыл, дурень, что еще неженат вовсе, а Кречет отбирал только тех, у кого дома оставалось не меньше двух детей. Нельзя, чтобы хоть один род пресекся!
Все уже были на конях, разъяренный Кречет хотел кликнуть охочих на замену, но с крыльца весело заорали:
— А меня не считаешь?.. Ха-ха! Слава богам, я все еще не боярин!
