Фантастика 2023-153. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Романов Илья Николаевич

Когда мы вернулись домой, у нашей калитки лежала газета. Ровно месяц назад я оплатил подписку, но месяц истек вчера, так с чего нам принесли свежий номер? А потом я понял: газету доставили по просьбе Робина.

При мысли о нем на душе у меня стало тяжко. Ну конечно, вот почему Молли так торопится меня выставить! Я немедленно велел себе развеселиться – я жив, чего еще желать, – но утреннее ощущение бесконечного счастья, кажется, поблекло безвозвратно. Все встало на свои места: Фрейя завтра выходит замуж, Робин с Молли друг другу небезразличны, так что делать в этом доме мне?

Я поднял с земли газету и взглянул на первую страницу. Даже она меня не ободрила, хотя новости определенно были хорошими. Передо мной был сделанный полицейским художником набросок портрета Нэнси Дигсби – идеальное, восхитительное лицо, – а под ним красовался, думаю, самый огромный заголовок в истории этой газеты: «СЕНСАЦИЯ: ДОЧЬ БАРОНА ДИГСБИ СОЗНАЛАСЬ В ВОСЬМИ УБИЙСТВАХ».

Ну, теперь за тиражи можно не волноваться. Надеюсь, Робину в честь этого поднимут зарплату. Меня так и тянуло скомкать газету и выбросить, но Молли бережно вытянула ее у меня из рук. Она смотрела на статью с такой гордой, сияющей улыбкой, что я окончательно понял: пора задуматься о билете в Лондон. Правда, у меня и денег-то на билет не хватит.

– Вы нам за чаем почитаете, – сказала Молли, продолжая разглядывать статью. – Уверена, это Робин написал!

Ну конечно, он. Хватило одного беглого взгляда на передовицу, чтобы узнать его стиль. Нэнси он называл «девушкой убийственной красоты», Мура – «трагически влюбленным стражем закона», а барону досталось прозвание «несчастный отец, нуждающийся в поддержке нашего сообщества», из чего я сделал вывод, что история ненависти Робина к барону исчерпана.

– Может быть, ты… Ты хотела бы съездить в Лондон? – смущенно спросил я у Молли, решившись на последнюю попытку. – Проведать леди Бланш?

– Не. – Она покачала головой, отстегивая лошадей. – У меня тут дел невпроворот. Мама после свадьбы к Фарреллу съезжает, и кто за домом присмотрит? Да и на земле столько дел! Это вас столица заждалась, нечего мне там делать. Я свое отгуляла. Надоело прислугой быть, а тут я сама себе хозяйка. Ну что, когда вы едете?

Судя по всему, идеальным ответом было «прямо сейчас», и я осторожно напомнил:

– Нам в полдень нужно заехать в замок на холме, дать показания. Днем похороны Элизабет Дигсби, а завтра утром, насколько я помню, твоя мать и Фаррелл венчаются в церкви.

– Точно! – Молли подошла ближе и прошептала мне на ухо: – Фаррелл хотел вас попросить быть его свидетелем, вы уж не откажите, он в вас души не чает. А завтра вечером будет в честь свадьбы угощение, и вот на него я на вашем месте не ходила бы. Все соседи видели, как вы из мертвых вернулись, и вчера-то я их удержала, а завтра только и будете на расспросы отвечать. Придется все им выложить, иначе обидятся. А вы же сами не хотели про танамор болтать, так?

Итак, приговор оглашен: мне нужно уехать завтра днем, между свадьбой и угощением. Я растерянно молчал. Не ожидал, что так жаль будет расставаться с этим местом. Как ни смешно, здесь я чувствовал себя дома, – а с тех пор, как умерла мама и осиротел наш собственный дом, так я не чувствовал себя нигде.

– Конечно. Я и сам собирался уезжать, – выдавил я, потому что Молли, кажется, ждала ответа. – Уверен, найдется корабль, отходящий к британским берегам завтра днем.

– Отлично! А для вас мы прощальный ужин сегодня устроим. Курицу запечем так, что пальчики оближете.

– У тебя все будет в порядке? – неуверенно спросил я.

– Конечно. – Молли заколебалась, а потом все же потянулась и сжала мою ладонь. Я вздрогнул всем телом. – Благодаря вам у меня все хорошо.

Я старался не смотреть на нее, чтобы не выдать своего смятения. Ощущение ее руки в моей меня словно заколдовало. Живое тело оглушительно громкое – мне казалось, барабанную дробь моего пульса слышно на мили вокруг. А Молли продолжала сжимать мою руку и говорила:

– Не могу передать, от скольких несчастий вы меня избавили. От Флинна, от смерти, от работы в услужении, от неотмщенной смерти брата. Даже мамино счастье – ваших рук дело. Все долги отданы, мистер, и отданы с лихвой. Можете спокойно ехать домой. Живите так, как мечтали. – Она тихо рассмеялась и шутливо встряхнула мою руку. – Вы ведь граф, забыли?

Я искоса глянул на нее. Молли выглядела спокойной и радостной, а любить – значит отпускать.

– Знай, я всегда буду тебе другом. – Я накрыл ее руку второй своей ладонью. – Если тебе что-то понадобится, просто передай с кем-то весточку для графа Гленгалла. Мой адрес ты знаешь – Лондон, Синг-стрит, дом пять.

– Ага. – Молли смутилась и убрала руку. – Мебель из своей комнаты заберете?

– Ни за что, это подарок. Не такой уж плохой там интерьер, признайся!

– Неплохой, – согласилась она. – Но вы что, вообще ничего не возьмете?! Любите вы деньгами разбрасываться!

– Я же граф, – фыркнул я. – Презренная экономия не для меня.

Мы посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, рассмеялись.

– Ваша будущая супруга таких разговорчиков не одобрит, – продолжая посмеиваться, сказала Молли. – Граф не граф, а бережливость никому не повредит. Знаете, как у нас в народе говорят?

– Жажду узнать.

– «Тремя вещами не следует хвалиться: размером своего кошелька, красотой своей жены да вкусом своего пива».

Я улыбнулся, заранее скучая по этим ирландским мудростям. Все ощущалось так странно – собственный рот, когда улыбаешься, влажность слюны во рту, сопряжение всех костей. Тело казалось горячим, живым, тяжелым, и я бы расцеловал каждую кость, каждую мышцу, которая так чудесно работала в согласии с остальными. Даже свое глупое сердце, которое колотилось так, будто ему тесно в грудной клетке.

– Вы сегодня все время улыбаетесь, – негромко сказала Молли.

– Я и до этого часто улыбался.

– Не так. У вас всегда такая улыбка… напоказ, что ли. А сейчас – просто так.

Я смущенно отвел глаза и постарался выдумать достойный ответ, но Молли уже направилась в конюшню расседлывать лошадей, а мне велела проверить, достаточно ли у меня саквояжей для одежды.

– Если недостаточно, я вам мешок от сена дам, – хихикнула она и удалилась.

Оставлять рукопись Бену я передумал – лучше уж заберу с собой и перечитаю на досуге. Отдавать свою одежду бедным я тоже раздумал. Конечно, я был болезненно худым, когда ее заказывал, но жаль стало расставаться с произведениями мистера Бойла: мне захотелось оставить их на память. Расстался я только с черной рубашкой: время траура прошло, и теперь я завернул в нее книгу Эдгара По, чтобы прихватить с собой в замок на холме.

Может, за год яд выветрился, а может, и нет. А я столько раз листал эту книгу – будь я в то время жив, она, возможно, убила бы меня. Какое счастье, что Молли не умеет читать и книгой не заинтересовалась! Никогда бы не поверил, что неграмотность может оказаться спасительной.

Быть живым значит решать множество житейских вопросов, так что остаток дня прошел в суете. Мы наконец-то побывали в пресловутом замке на холме, где дали показания мрачной парочке британских чиновников, затем вместе с плачущим бароном отправились на похороны Элизабет Дигсби, куда больше никто не явился, даже Лиам. Молли сказала, на вчерашнем празднике он много пил, плакал, а потом отправился к живущим в соседней деревне родителям.

После похорон мы отвезли барона домой и оставили на попечении слуг. Затем Фаррелл доставил нас в порт, где любезно купил мне билет на вполне приличный корабль Дублин – Ливерпуль, а потом с ветерком домчал домой.

Вечер прошел чудесно: запеченная курица, болтовня о том о сем. Мы, все четверо, рано легли спать, чтобы утром отправиться в старинную, поросшую мхом церковь на берегу моря. Свадьба была тихой, только жених, невеста (в розовом) и гордые нарядные свидетели – Молли (в том самом желтом платье) и я (в самом светлом из своих костюмов). Я сердечно поздравил молодоженов, а по возвращении домой забрал свои два саквояжа – с одеждой и с рукописью, и снова погрузился в экипаж. Попрощаться решено было дома, мне не хотелось расчувствоваться на публике.