Скотт Бэккер - Падение Святого города
«Нападите на них! — вопил Голос— Разорвите их! Только в их гуще вы неуязвимы для хор!»
Они пробились сквозь кровлю, проломили мощные каменные перекрытия и упали внутрь. Из-под ливня обломков выползли дюжины людей в шафрановых одеждах, с их лбов полились синие огни. Огромные энергетические кольца шипели вокруг раскаленных шкур.
Сохорат взревел, и штукатурка посыпалась с потолка на лес колонн. Из его пасти вылетел рой мух. Бешеные волки срывались с его лап, разбивали полотна света и набрасывались на тех, кто прятался за ними. Зиот сжал в кулаке горящие волокна, вырвал души из плоти. Сетмахага отмел все жалкие защиты и отрывал людям головы, наслаждаясь дымящейся кровью. Он визжал от возбуждения, как тысяча свиней.
— Демон! — раздался крик, подобный грому.
Они повернулись на залитом кровью мраморном полу и увидели старого слепца, выходящего к ним из глубины храма. Что-то сверкнуло на лбу старика, словно украденная звезда. Люди высыпали из-за колонн — другие слепцы.
«Беги»,— прошептал Голос.
Сетмахага пал первым, пораженный в глаз пустотой, прикрепленной к концу жезла. Взрыв жгучей соли...
Затем Сохорат. Его растекшуюся фигуру охватили потоки пламени. Он завопил.
Зиот взвился в небеса.
«Верни меня назад, человечек! Освободи от этих цепей!» Но Багряный адепт не соглашался.
«Еще одно последнее задание... Еще один преступный план...»
Вода низвергалась отовсюду — грохочущими потоками, каплями, сплошной стеной. Келлхус остановился у одной из пылающих жаровен. Ее огонь отражался в струях воды под бронзовым лицом идола и бросал красноватые отблески на лицо отца, сидевшего в густой тени.
— Ты пришел в мир,— слетело с незримых губ,— и увидел, что люди подобны детям.
Полоски света плясали на поверхности воды.
— Им свойственно верить в то, во что верили их отцы,— продолжала тьма.— Желать того же, чего желали родители... Люди подобны воску, вылитому в форму,— их души формируются обстоятельствами. Почему у айнрити не рождаются фаним? Почему у фаним не рождаются айнрити? Потому что их истины сделаны, они обрели форму по воле конкретных обстоятельств. Если ребенок растет среди фаним, он будет фаним. А среди айнрити он станет айнрити... Раздели его надвое, и он убьет себя.
Внезапно Келлхус увидел лицо на фоне воды — белое, если не считать черных провалов на месте глазниц. Это могло показаться случайным движением, как будто отец просто переменил позу, чтобы размять тело, но это было не так.
Все, знал Келлхус, продумано заранее. Несмотря на все изменения, произошедшие за тридцать лет в большом мире, отец оставался дунианином.
— Все это очевидно,— продолжал он, снова отодвинувшись в тень,— но очевидность ускользает от них. Поскольку они не могут видеть того, что было до них, они считают, что ничего и не было. Ничего. Они не ощущают молота обстоятельств. Они не видят, как их выковывают. Они считают свободным выбором то, что на них выжгли. Поэтому они бездумно полагаются на интуицию и проклинают тех, кто осмеливается задавать вопросы. Невежество — основа их действий. Они принимают собственное неглубокое понимание за абсолютную истину.
Он поднял платок, прижал его к пустым глазницам. На бледной ткани остались два розовых пятна. Лицо снова спряталось в непроглядной тьме.
— И все же часть их боится. Ибо даже неверующие чувствуют бездну своей греховности. Везде, повсюду они видят доказательства того, что обманывают самих себя... «Я! — кричит каждый.— Я избранный!» И могут ли они не бояться — они, так похожие на детей, от злости топающих ногами в пыли? Они окружают себя льстецами и устремляют глаза к горизонту в поисках знака свы-
ше, подтверждающего, что они пуп земли, а не пуп самих себя.— Он махнул рукой, приложил ладонь к обнаженной груди.— И платят за это своей набожностью.
— А ты сам, Акка? — спросила Эсменет, и ее голос звучал сердито.— Ведь ты так же легко отдал ему свой Гнозис, как я — свое лоно.
Почему она не может просто ненавидеть его, этого грязного сломленного колдуна? Все было бы намного проще. Ахкеймион закашлялся.
— Да... да, я это сделал...
— Тогда скажи мне вот что, святой наставник. Почему адепт Завета согласился на это немыслимое дело?
— Потому что Второй Армагеддон... приближается...
— Весь мир на кону, а ты жалуешься, что Келлхус использует всех, как оружие? Акка, ты должен радоваться...
— Я не говорил, что он не Предвестник! Он даже может быть пророком, судя по всему...
— Тогда о чем ты говорил, Акка? Ты сам понимаешь? По ее щекам скатились две слезы,
— О том, что он украл тебя у меня! Украл!
— Спер твой кошелек, да? Забавно, поскольку я чувствую себя скорее дерьмом, чем золотом.
— Это не так.
— Неужели? Да, ты любишь меня, Акка, но я всегда была лишь...
— Но ты не думаешь!.. Ты видишь только свою любовь к нему. И не думаешь о том, что он видит в тебе!
Момент немого ужаса.
— Он солгал! Скюльвенд солгал тебе! Я нансурка. Я знаю...
— Скажи мне, Эсми! Скажи мне, что он видит!
Она вздрогнула. Откуда эта дрожь? Земля под ее коленями казалась твердой как камень.
— Истину,— прошептала Эсменет.— Он видит Истину! Ахкеймион помог ей подняться. Она вцепилась в него и, рыдая, уткнулась в плечо.
— Он не видит, Эсми,— шептал он ей на ухо.— Он просто смотрит.
И слова повисли между ними — невысказанные, но оглушающие: «...без любви».
Она поглядела на Ахкеймиона, а он ответил ей взором, полным отчаяния, какого никогда не было в бездонных голубах глазах Келлхуса. От него пахло теплом... и горечью.
Его губы были влажными.
Элеазар разглядывал адскую картину. Он слышал собственный смешок, но говорить не мог. Что он ощущал? Злорадство, темное и глумливое, как при виде отца, наконец-то наказавшего ненавистного братца. Раскаяние и страх, даже ужас. Будто падаешь, падаешь — и никак не долетишь до земли.
И... всемогущество. Да. Словно крепкое хмельное питье струилось в его жилах или опиум распалял душу.
Как призраки обезглавленных змей, драконьи головы поднимались из-за спин воинов и извергали текучий огонь. Кто-то справа от него — Нем-Панипаль? — пел, вызывая кипящие облака черноты. Из них ударила ослепительная молния. Камни взорвались. Башня резко покосилась, обрушилась и теперь лежала на земле, как пустой стручок.
Волна пыли накрыла великого магистра, и он рассмеялся. Шайме горит! Шайме горит!
К Элеазару пробрался Саротен. Щитоносцев при нем не было. Зачем этот дурак рискует...
— Ты слишком давишь на них! — крикнул тощий колдун. На его морщинистом лице виднелись следы сажи.— Ты тратишь наши силы на детей, женщин и тупые камни!
