Ольга Голутвина - Крылья распахнуть!
8
А если не предрешено?
Тогда и я могу проснуться –
(О, только разбуди меня!),
Широко распахнуть окно
И благодарно улыбнуться
Сиянью завтрашнего дня.
Г. ИвановБенц непонимающе смотрел на женские лица, склонившиеся над ним. Королева и жена. Почему они его тормошат, что им нужно?
— Поднимайтесь, сударь, — нетерпеливо сказала Беатриса. — Скоро полночь. Свита вернется.
Время покатилось вспять. Таяли интриги, политические победы, смерть сына, коронация Эннии, свадьба Дика и Беатрисы…
Еще толком не придя в себя, юноша начал одеваться.
— Я останусь здесь еще на три дня, — сказала Энния, — не дольше. За это время найду повод, чтобы ввести тебя в свиту. Когда покину обитель, ты отправишься со мной.
«Давай, командуй, — подумал Дик. — Ты всю жизнь командовать будешь. Впрочем, королеве иначе нельзя».
Он уже не помнил во всех подробностях свой удивительный сон. Но осталось холодное раздражение, которое пришло на смену влюбленности.
— Ты был хорош, — сказала Энния снисходительно. — Я тонула в неге и счастье. Никогда не забуду эту ночь.
«Врешь, — подумал Дик. — Не нравятся тебе постельные забавы. Ты их терпишь, когда хочешь взять мужчину на короткий поводок».
Нагая Энния сидела на краю постели. Когда Дик глядел на нее, кровь уже не вспыхивала в жилах. Вспоминалось, как торопила она его, как вела любовную игру к быстрой развязке.
«Хотела оставить время для главного. Для разговора о троне… У, скумбрия мороженая!»
Слово пришло из сна, пришло из будущего — из того будущего, которое Дик отвергал всеми силами души.
— А перстень все-таки носи, — сказала принцесса в спину уходящему любовнику.
Тот на мгновение задержался на пороге — но не признался, что перстень продан…
За порогом стоял тот же охранник. Едва скрипнула дверь, он старательно отвернулся.
Дик и Беатриса прошли к лестнице. И тут внизу послышались голоса. Беатриса поспешно толкнула Дика за стоящую в конце коридора статую Антары и сама втиснулась следом. Молча прислушивались они к разговору молодых дворян — те, замерзшие, усталые и сонные, расходились по своим комнатам.
Наконец голоса стихли. Можно было покинуть убежище. Но Беатриса, запрокинув голову, лукаво глянула на Дика снизу вверх. Парень понял, что она ждет поцелуя.
Дик положил руки ей на плечи… и вдруг понял, что не может ее поцеловать. Снова накатило то чувство из сна: Дик знал эту женщину, знал каждый изгиб ее тела. И она ему давно опостылела до отвращения.
Беатриса истолковала его замешательство по-своему.
— Я бы не сказала принцессе, — заговорщически шепнула она и посторонилась, давая Бенцу выйти из-за статуи. — Ладно, пойдемте. Нет никого, унесли их демоны.
Дик последовал за нею, ничем не выдав того вихря чувств, что взметнулся в его душе при ее последнем слове.
Демоны!
Последний кусочек головоломки встал на место.
Дик вспомнил Белле-Флори, дом торговца книгами, спасенного демона.
Словно наяву, зазвучали слова:
«Я дарю вам, юноша, три сна. Это особые сны, они не похожи на те, что приходят каждую ночь. Вы узнаете их, когда увидите, ошибиться будет нельзя…»
И верно, ни с чем не спутаешь.
Значит, сегодня он видел первый из подаренных снов? Что ж, очень вовремя…
Надо забирать Литу и удирать отсюда. И больше никогда не попадаться на глаза принцессе Эннии. Пусть ищет для своего трона другую подпорку. И другого командующего для альбинского небоходного флота. Дику Бенцу достаточно «Миранды».
9
Ты, светлая ночь, полнолунная высь!
Подайся, засов, — распахнись,
Тяжелая дверь, на морозный простор,
На белый сияющий двор!
И. БунинУснул Зиберто диль Каракелли, уснули охранники. Лишь одноглазый халфатиец нес караул, отчаянно борясь со сном. Наемнику хотелось выйти на воздух, дать холодному ветру растрепать волосы на тяжелой голове. Но вдруг его заметит караул, что бродит меж домами. Как он будет объясняться со слугами чужой богини? Он и языка-то почти не знает!
Все улеглись рано, и халфатиец со скуки весь вечер глядел в широкую щель меж ставней: как темнело на улице, как прошел мимо караул, как раскачивается на ветви старой яблони медная доска с привязанной к ней железной палкой. Наемник знал, что такие доски развешаны по всей обители — с десяток, не меньше. Как стемнело, к доске подошел мальчишка, несколько раз в нее ударил — и со всех сторон отозвались такие же удары.
Когда халфатиец впервые увидел этот обряд, он не удержался, спросил господина: что это означает? Господин был в духе, не разгневался и объяснил: звон напоминает всем в обители, что перед сном надо отогнать дурные помыслы и обратиться мыслями к Антаре.
Смешные люди! А в полночь еще и колокол бухает!..
Халфатиец долго боролся со сном. Пробовал снова глядеть в щель, откуда несло холодом. Но уже стемнело, и только ствол яблони чернел на фоне сугроба. Из конюшни по соседству донеслось ржание проснувшихся лошадей, и наемник принялся гадать, кто потревожил их — может, хорек или ласка? Но мысли путались. Тогда халфатиец допил из глиняной кружки остатки козьего молока, достал трубку, набил табаком и раскурил. Завтра господин учует запах дыма и начнет браниться. Пусть. Как без табака пережить эту тягостную, тоскливую ночь?
Наемник сел на пол, на ворох соломы, и прислушался.
Вокруг было тихо, даже мыши перестали скрестись.
Вспомнилось, как ночевали на постоялом дворе. Тогда за стеной всю ночь плакала пленница, умоляла сестру господина помочь ей бежать.
Дура. Не понимает, что ее судьбу уже решили смелые мужчины. Так и надо. Вот у них в Халфате… в Халфате…
И поплыли перед глазами извилистые переулки с глинобитными заборами, и окликнула наемника с плоской крыши мать, что развешивала на шестах белье для просушки, и загалдели в крошечном дворике младшие братья…
За окнами ударил полуночный колокол, но халфатиец его уже не слышал. Рука упала на солому, трубка покатилась, роняя искорки на сухие стебли.
* * *— А мою шпагу не забыли?
— Вот она, капитан!
Дик Бенц с облегчением принял из рук боцмана свое главное сокровище.
Здесь, в обители, его сочли за дворянина. Капитан не стал разубеждать людей Антары, потому что дворянам разрешалось оставлять при себе шпаги (пришлось, правда, поклясться именем богини, что в обители клинок не будет обнажен). Прочее оружие было сдано на хранение в кладовые. И придется махнуть рукой на потерю, что уж теперь…
