Дэйв Волвертон - Рожденная чародейкой
И если бы городок действительно был близко, они уже видели бы эти фонари. Ничего впереди не было.
— Верно, — сказал он, чтобы немного ее утешить. — Скоро доберемся.
Миррима кивнула и двинулась дальше.
Они шли уже около получаса, и пока он от нее не отставал. Правда, ему пришлось снять тяжелые доспехи и бросить их на дороге вместе со шлемом.
Миррима теперь ловила воздух мелкими, частыми глотками. Больную руку с намотанным на нее плащом она держала чашечкой у груди. И Боринсон видел, что она страдает все сильней.
Вошли в туманный лес, Боринсон начал прислушиваться, не здесь ли их лошади. Но во тьме слышались только чмокающие звуки капающей с ветвей воды. Задул несильный ветер, взметая листву под ногами. Боринсон вспомнил элементаль, которая напала нынче днем на лагерь Габорна, и тот странный ветер, что промчался мимо них здесь, на болотах.
«Может, Темный Победитель хотел отомстить Мирриме? — подумал он. — Ведь она причинила ему великое зло, как бы там ни было. Очень жаль только, что не убила*.
Через полчаса Миррима замедлила шаг и стала часто останавливаться, чтобы передохнуть. Теперь уж он никак не мог от нее отстать.
Но Боринсон и сам уже запыхался. По его подсчетам, они прошли около трех миль. Он чувствовал какое-то онемение во всем теле. И не сводил глаз с Мирримы, боясь, что она вот-вот упадет.
Они взобрались еще на один холм, посмотрели вниз. Звезды исчезли, небеса были темны.
Здесь холмы уже становились выше. В низинах лежал густой туман. Над горизонтом, очертив его светлой полоской, начал наконец подниматься двурогий месяц. Вдали Боринсон разглядел даже зубчатые белые гряды гор Алькайр. Но ни следа их лошадей, и ни следа города.
Он посмотрел на Мирриму, и от того, что увидел, его пробрал озноб. Лицо девушки стало смертельно бледным, дышала она часто и тяжело. С каждым вздохом изо рта ее вырывался пар, повисая в воздухе облачком.
Но у него изо рта пар не вырывался, ибо ночь была совсем не такой холодной.
«Да защитят ее Светлые Силы!» — воззвал он про себя.
— Ты в порядке? — спросил вслух. Она слабо покачала головой.
— Давай-ка глянем на твою руку, — предложил Боринсон.
Миррима вновь покачала головой и попятилась, но он ее удержал. Правая рука ее не двигалась. Как будто закоченела до локтя. Он осторожно начал разворачивать плащ и обнаружил, что складки его примерзли к коже.
Освободив руку, он увидел, что белыми стали уже не только пальцы. Лед поднялся по руке вверх и приближался к плечу.
Словно сама смерть распространялась по ее плоти.
Он в ужасе взглянул на Мирриму.
Девушка кивнула, как будто давно уже чувствовала то, что сейчас увидела глазами.
— Оно меня убивает, — сказала она.
Боринсон растерянно огляделся по сторонам. Чем ей помочь? Он не был чародеем и даже оружия при себе не имел.
— Слушай… а если ее отрезать…
Мысль эта пугала его самого. Ему в жизни не приходилось делать ампутацию. У них не было перевязок и никаких средств, чтобы унять боль. А руку, судя по всему, пришлось бы отнимать по плечо. Как же потом остановить кровь?
Миррима покачала головой.
— Нет… думаю, не стоит этого делать.
— Погоди, — сказал он, — дай-ка мне свою руку.
На нем был стеганый жилет, который он надел под доспехи и в котором уже изрядно вспотел. Он расшнуровал его, задрал тунику и прижал руку Мирримы к своему горячему телу. Прикосновение льда обожгло его плоть, и на мгновение у него мелькнула мысль, что чары призрака могут перейти и на него.
Но это его уже не волновало.
Утром он спрашивал у Габорна, что от него еще требуется отдать. Ибо он потерял уже мужественность и свою воинскую честь. Но сейчас он понял, что может потерять нечто большее, нечто столь драгоценное, что доселе он даже не представлял себе его истинной ценности — свою жену.
Миррима тяжело прильнула к нему, испуганно и часто дыша.
«Все совсем не так, как я задумывал когда-то», — подумал он. Покидая четыре дня назад замок Сильварреста, он полагал, что расстается с Мирримой навсегда.
Он собирался в Инкарру. И думал, что никогда не вернется оттуда.
Он пытался как-то защититься от этого сознания. И не хотел соединиться со своей женой, считая, что защищает и ее тоже. Теперь он все понял. Миррима была права.
Он пытался изгнать из своего сердца всякое чувство к ней. Но он любил ее с того самого мгновения, когда увидел впервые.
И ведь он знал это, знал изначально. Когда Габорн учился в Доме Разумения, Боринсон всегда был рядом с ним. Сам он не учился, нет, он охранял Габорна. Но кое-что слышал тем не менее и запоминал.
Обнимая Мирриму, он пытался сейчас припомнить уроки, которые проходил Габорн когда-то в Палате Сердец. Память открывалась медленно, и это удивляло Боринсона. Может быть, вспоминать было так трудно оттого, что он утратил дары ума, когда Радж Ахтен разрушил Голубую Башню. А может, оттого, что он никогда не прислушивался внимательно к словам мастера очага Джорлиса. Разве можно всерьез воспринимать мужчину, который всю жизнь рассуждает о чувствах?
Мастер же очага Джорлис из Палаты Сердец говорил, что каждый человек имеет два разума, «поверхностный» и «глубинный».
Он говорил, что поверхностный разум отличается холодностью, логикой и рационализмом. Любовь этому разуму неподвластна. Он занимается числами и подсчетами.
Но это только часть общего разума человека. Есть и другая часть, та, которая умеет мечтать и пытается постигать мир. Глубинный разум. Это он созидает и совершает открытия. Это он помогает человеку сделать правильный выбор и предупреждает об опасности внезапным ощущением неуверенности или, страха.
Боринсон относился к этому учению скептически. Джорлис, пухлый толстячок с румяными щеками, казался ему даже не вполне мужчиной.
А Джорлис говорил, что глубинный разум может неделями и месяцами совершенно независимо обдумывать какой-то вопрос, чтобы найти потом решение, для поверхностного разума недоступное. И потому, утверждал он, глубинный разум гораздо мудрее поверхностного.
По словам Джорлиса, любовь с первого взгляда была сигналом, который глубинный разум подавал мужчине — «перед тобой твоя мечта, идеальная для тебя подруга».
Глубинный же разум и создавал эту мечту, этот идеальный образ. «У женщины, которая создана для тебя, — говорил он мужчине, — глаза твоей матери и доброе сердце твоей тетки. Она любит детей, как любит их твоя соседка, и умеет посмеяться над собой, как это делает твой отец». Привлекательные черты разных людей глубинный разум сплетал в неопределенный еще, но узнаваемый образ.
«Мгновенное узнавание при виде женщины твоей мечты, внезапный трепет и головокружение, — говорил Джорлис, — это знаки, которые подает тебе глубинный разум. Это он узнает в женщине те добродететели, которые ты так долго искал. Бывает, конечно, что и глубинный разум ошибается, но прислушаться к нему стоит всегда».
