Татьяна Устименко - Звезда моей любви
– Разве? – усмехнулась я, ибо увидела, как в глубине перламутрового завитка вдруг заплескалась невесть откуда появившаяся голубая влага. Вода все прибывала, превратившись сначала в тонкий ручеек, свободно перелившийся через край ракушки, а затем – в широкий поток, постепенно заполняющий все пространство фонтана, огражденного каменным бортиком, размывая скопившийся в нем песок.
– Ну и к чему все это? – с непониманием осведомилась воительница, отшагивая назад, ибо вода уже подступала к самым ее ногам, грозя замочить щегольские, подаренные эльфами сапоги. – Ну уподобилась ты Неназываемым, создавшим сушу и реки с морями… А дальше-то что?
Я не удостоила подругу ответом, просто лукаво ей подмигнула и, развернувшись на каблуках, целеустремленно зашагала к детскому корпусу… Брюзжа, словно пара дряхлых стариков, друзья направились за мной. Ощущая в себе силу гиганта, я нетерпеливыми пинками вышибла несколько дверей, преграждающих мне дорогу, правда, присовокупив к примитивному напору грубой силы толику подвластной мне магии. Достигнув кладовки, где на стеллажах хранилось множество детских статуй, я наугад сняла со своего ожерелья еще одну жемчужину Эврелики, зажмурилась и, не глядя, с надеждой бросила ее через плечо…
– А третья есть сама любовь! – громко провозгласила я и выжидающе замерла, не осмеливаясь оглянуться.
– Офигеть! – вдруг ахнула Ребекка и звучно шлепнулась на пятую точку. – А чтоб меня мантикора три раза переварила!
«Ну раз уж наша воительница впервые в жизни адресовала себе свое любимое ругательство, значит, там случилось нечто воистину несусветное!» – с ликованием поняла я и стремительно обернулась… На одной из полок стеллажа сидел крохотный мальчонка лет трех, одетый в красные штанишки и замшевую безрукавку. Малыш недоуменно жмурил припухшие от долгого сна глазенки и испуганно кривил губки.
– Он, он… – Ребекка, безуспешно пытающаяся придать нормальное выражение своему вытянувшемуся лицу, указала на мальчика пальцем с сильно обгрызенным ногтем. – Он еще минуту назад был статуей, да вот только камень с него неожиданно осыпался, словно легкая луковая шелуха. Представляешь?
– Ага! – радостно рассмеялась я. – Еще как представляю. Иди ко мне, мальчик! – Я протянула руки и ласково приняла в объятия почти невесомое тельце карапуза. – Я отнесу тебя к маме.
– Мама, мама, хочу к маме… – неразборчиво залепетало дитя, доверчиво приникая к моей груди.
– Офигеть! – будто заведенная, твердила воительница, следуя за мной по пятам и неся на руках очаровательную девчушку с длинными черными косичками. – Йона, так ты и с их родительницами, выходит, знакома?
– Ага! – снова подтвердила я. – Так же, как и ты!
Моя последняя реплика ввергла Ребекку в окончательный и бесповоротный экстаз.
Небосклон еле окрасился первыми лучами лениво выползающего из-за линии горизонта Сола, когда мы трое вернулись во двор, окруженные толпой малолетних ребятишек. Но это было еще не все. Стоило нам приблизиться к фонтану, уже полностью соответствующему своему названию и назначению, как из воды вдруг вынырнула неумело барахтающаяся Шалкааш, забавно облепленная насквозь промокшим покрывалом.
– Нас затопило! – спокойно заявила главная жрица, усиленно стараясь не растерять последние остатки чувства собственного достоинства. – Совершенно, до самого верха…
Она величественно оперлась на руку Беонира, поспешившего ей на помощь, и кое-как перебралась через скользкий бортик. Чуть подумала и с сердитым вздохом откинула мокрое покрывало… Нашим взорам предстало необычайно красивое лицо женщины средних лет, с тонкими благородными чертами, исчерченное преждевременными морщинами. Внезапно рот Шалкааш исказила гримаса изумления…
– Рубен, сын мой! – завопила она так пронзительно, что я едва не оглохла, после чего бывшая хайдари выхватила у меня карапуза в красных штанишках и осыпала пылкими поцелуями его щекастое личико.
– Омар, дитятко бесценное! Фирузи, доченька! Маруш, кровиночка моя! – торопливо выбирающиеся из фонтана женщины, еще вчера называвшие себя дочерями песка, сдергивали с голов давно опостылевшие покрывала и самозабвенно расхватывали спасенных мною детей.
Над двором витали дружные крики «мама» и счастливый детский смех. А я сидела на большом камне и устало наблюдала за всей этой суматохой, мысленно посмеиваясь над посрамленной богиней Банрах, враз лишившейся значительной части своих жриц. Она пыталась силой заставить их служить себе, забывая о том, что в мире нет ничего более крепкого и надежного, чем искренняя любовь, доверие и бескорыстная помощь. А на одном смирении далеко не уедешь, ведь как сказал однажды брат Флавиан: «Подлинная суть близких отношений состоит не в том, что друг открывает тебе, а в том, чего он не может открыть. А посему, если хочешь понять другого человека, вслушивайся не в то, о чем он говорит, а в то, о чем он умалчивает». И поэтому именно сейчас я искренне сожалела о том, что не умела раньше слушать такое красноречивое молчание Ардена…
– О чем я могу тебе рассказать? – Сатари, к которой я категорически отказалась обращаться иначе, используя ее прежнее омерзительное имя Шалкааш, потерянно всплеснула руками. – Ведь ты и так все знаешь!..
– Тогда я начну, а ты поправишь меня там, где я ошибусь, – шепотом предложила я, любовно рассматривая накормленных детей, разложенных по кроваткам.
Мы истратили почти все наши продовольственные запасы, но я о том не жалела. Сатари заботливо поправила одеяло, укрывающее малыша Рубена, и согласно кивнула.
– Значит, – неторопливо начала я, – когда-то вы жили в Ил-Кардинене. Или, во всяком случае, некоторые из вас…
– Да… – На лице Сатари появилось мечтательное выражение. – Почти двести пятьдесят лет назад…
– Ты на столько не выглядишь! – скептично хмыкнула Ребекка, ногой покачивая ближайшую из люлек.
– Время не властно над песком и его служительницами, – коротко пояснила бывшая хайдари.
– Но ваша жизнь не протекала так уже безоблачно, ибо некто могущественный правил в городе, подчинив себе всех его жителей, – продолжила я. – Женщин, мужчин, стариков…
– Мы пробовали бунтовать, но сделали только хуже, – опечаленно вздохнула Сатари. – Кому-то из наших повезло: они сумели сбежать из города, отправившись в скитания. Но большинство из нас поймали и заключили в тюрьму, построенную в форме ромба, отделив друг от друга. Я входила в состав городского магистрата, но вместе с прочими женщинами попала в роскошный чертог, где проводила дни в ленивом ничегонеделании. К тому же нас заставляли умащать свои тела маслом растения кагуария, которое обладает свойством подавлять волю к сопротивлению и убивает память. После неудавшегося восстания часть наших мужчин погибла, часть успела спастись, ну а остальные стали подобными нам пленниками, заключенными в другом корпусе. Дети и старики содержались отдельно. Таким образом, нас превратили в тупой скот, обязанный размножаться и давать кровь, столь необходимую нашим господам.
