Карина Демина - Невеста
И это было неправильно.
— Пускай, ему так привычней, — Виттар был рядом. — Это всего-навсего место...
Еда со вкусом плесени. Холод.
Что бы Оден ни сделал — холод. По ночам особенно. Оден не способен больше спать, потому что во снах он замерзает почти до смерти. И тянется, тянется куда-то, умоляя помочь.
Не слышат.
А наяву его считают сумасшедшим. Наверное, он и вправду похож. Оден пытался объяснить, что вовсе не обезумел. Ему просто холодно.
И Эйо исчезла.
Он же разучился управляться со словами, и одни склеивались с другими, получалась сумятица. Ее записывали. Высокий. Тощий. С запахом ладана и камфоры на рукавах. С черным кофром и взглядом опытного палача. Со скрипучим раздражающим голосом, которым он объяснял, что происходит с Оденом.
Не врал: верил каждому своему слово.
Он видел много сумасшедших. Ему было скучно.
Эйо ищут, да, но не найдут. И значит, осталось уже недолго.
У Виттара красивая жена. Девочка не из Высших, и значит, в мире изменилось многое, возможно, что к лучшему. Вернуться стоило уже ради того, чтобы увидеть брата счастливым.
И жаль огорчать, но... он смирится.
Из него получился хороший вожак и сегодняшняя — сегодняшняя ли? — выходка была детской. Впрочем, поговаривают, что все безумцы — немного дети. Но Оден не сошел с ума. Ему холодно.
Только ему.
Еще там началось, в палате... отравили? Возможно. Яды встречаются разные, но доктор, при всем его равнодушии, распознал бы симптомы, если только... нет, Стальной Король не имел причин избавиться от Одена. Да и кому помешает калека, остаток жизни которого — к счастью недолгий — пройдет под защитой рода? Значит, не яд... и что тогда?
Эйо.
— Девушку ищут, — в сотый раз повторил Виттар. — И найдут, если это возможно.
Выходит, Оден разговаривает вслух.
Еще один симптом безумия.
...для него найдется строка в кожаном блокноте доктора. Краткое описание. Комментарий. И подчеркивание, всегда двойное, с нажимом, отчего перо рвет бумагу.
— И яда нет. Проверял... не только этот доктор, — Виттар по-прежнему недоверчив.
Да, кажется, были другие. Сколько дней прошло?
— Семь...
— Десять...
— Три недели...
Время перестало иметь значение. Его закупорили в склянке с высоким горлом, растворили в мутном содержимом, и оттого Оден то и дело проваливается в сон. А во сне замерзает.
Пить заставляют.
Пытались подмешивать в еду, но Оден чуял запах, и отказывался от еды. Так, из бутылки, честнее.
Лекарство? Допустим.
Только разрушает оно едва ли не сильней, чем холод. Оден пробует рассказать, и наверное, получается, если склянка вдруг исчезает. А мир на время становится прежним.
Ужин... ужины были... часто... он помнил, но почему-то все и сразу, как будто один длинный, бесконечный почти. Еда по-прежнему со вкусом плесени. А пальцы настолько замерзли, что Оден не способен был удержать вилку в руке.
Пожалуй, ему не следовало выходить из комнаты.
Разве что в салон с клавесином. Там музыка, которая отогревает ненадолго, возвращая способность видеть и понимать.
— Она чудесно играет, правда? — Виттар любуется женой, а Оден пытается вспомнить, как оказался в этой комнате. Пришел. Наверное. И солнце такое яркое... он давно не выходил на солнце. А ведь нравилось, чувствовал кожей, согревался. Сначала в куче прелых листьев, то, первое купание вряд ли возможно забыть.
И еще горячую кашу из какой-то крупы... толика жира. Шершавые края котелка. А вечером — заяц.
— Расскажи еще, — просит Виттар.
О зайце? Его было слишком мало, чтобы утолить голод, тогда казалось, что этот голод в принципе невозможно утолить. Внутри Одена дыра, в которую проваливается пища.
Или лучше о вороне, воде, о ручье, предлагавшем поиграть.
Собаках.
И яме. Мертвеце...
Дороге. Она все длилась и длилась. Эйо.
Королева.
Одно лицо на двоих, и надо же, когда-то это казалось важным. Вереск, серебро и мед. Все перепуталось. И Оден рассказывал ей о себе, потому что ему хотелось. А потом обидел.
Под рукой — лист бумаги, и Оден вычерчивает спираль за спиралью. Он понятия не имеет, что они означают, возможно, ничего. Но ему нужно рисовать. Так легче.
— Оден, пожалуйста, послушай меня... попытайся сосредоточиться. Ты видел где-нибудь подобные рисунки? Оден не уходи! Ну же, ты сумеешь. Ответь...
— Нет.
— А место, где ты девчонку завалил... да, злись, правильно, завалил ведь... то место каким было?
— Живым, — Оден попытался зацепиться за реальность. — Место имеет значение. Там родники были... вода играла... вода... и силы.
Обледеневшие губы не подчинялись.
Ее сила была горячей, не руда — солнце. А теперь солнце отобрали.
— Хорошо. Молодец. Сколько вы там провели?
— Семь... восемь... дней восемь... суток.
Наверняка, это важно, если его не оставляют в покое. И надо взять себя в руки.
— И одним разом дело не ограничилось? Трахались как кролики? Ответь.
— Да.
Грязно говорит. Неправильно. Виттар не понимает и... нарочно. Хорошо. Пусть говорит. Кроме злости сил не осталось.
— Ты сказал, что она сюда шла. Знаешь, к кому?
— Нет.
Злость уходит.
Снова холод. Стены покрываются белесыми узорами, сквозь трещины туман сочится. И Одену кажется, что скоро туман заполнит комнату до краев. А потом окно исчезнет и вернется яма.
Надо уходить.
Сейчас.
Он выбрался и соскользнул по водосточной трубе, которая затрещала под его весом. Ладони обожгло болью, и сознание ненадолго вернулось. Что с ним происходит?
Не так важно. Лишь бы закончилось побыстрее. Виттару не нужен сумасшедший брат.
У него жена и будет ребенок.
Род не прервется.
Хорошо.
Земля была мягкой и влажной, видимо, недавно прошел дождь. Странно, что Оден этого не заметил. Кажется, его память существует обрывками... пускай.
Добравшись до дерева с низкими раскидистыми ветвями, Оден лег на землю. Трава пахла травой, а кора — корой, и камень — камнем. Он прижался щекой к мокрой земле, позволяя ей забрать толику холода.
Кажется, он приходил к этому дереву раньше. Когда? Он не помнил.
Ночью снилась Эйо.
Эйо означает Радость.
Оден не забыл.
То, что с Оденом не все ладно, Виттар понял сразу.
Он был здоров. Физически. Шрамов и то почти не осталось.
Вот только...
— Ты же не ожидал, что он вернется прежним, — Стальной Король повернул шахматный столик и задумчиво склонился над парой пешек, готовых сойтись в бескровном, но яростном бою. — Он и так в гораздо лучшем состоянии, чем можно было надеяться.
