Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»
— Почему? — не сдавался я. — Себе. Своей семье.
— Пусть лучше крепостные вспоминают меня добрым словом. Вдруг вскоре вернусь?
Забрезжило понимание. Я уточнил:
— Как часто у вас меняются вотчины?
— Забава проходит ежегодно, — странно ответила царисса.
— Как же она проходит?
Варфоломея кивнула Зарине:
— Чапа вообще ничего не знает. Проясни.
Сама поднялась и в сопровождении мгновенно вскочивших мужей отправилась почивать.
Зарина быстро накидала всякого-разного в тарелку. Вручив мне налитый квас и ложку, по дороге она принялась рассказывать:
— Каждый год великие семьи прибывают в крепость. Привозят оброк. Бьются за вотчины. Потом отправляются по домам или куда попадут. Если добыли лучшую вотчину или потеряли старую, домой уже не возвращаются.
— Как не возвращаются? А вещи…
— Только то, что с собой. Ничего лишнего. Много вещей — позор для семьи. Окружающие не поймут и не простят. Главные вещи в жизни — не вещи.
Вот почему владелицы не усиливают башню, не копят лишнего, вообще не утруждаются строительством или обустройством. Чтоб не досталось соперницам. А Верховная царица таким образом не допускает усиления сепаратизма и конкуренции. Все равны, и выравнивание проходит ежегодно. Превосходно.
А я-то прикидывал: какие молодцы, у них везде экономия, забота о народе, минимализм… Эгоизм!
Передав еду осторожно приподнявшейся Томе, я обошел кровать, лег со своей стороны и повернулся к «сестрицам» задом.
— Красивых снов.
Глава 5
По мнению французов, счастье — кусок мяса, увиденный в воде собакой, плывшей через реку с куском мяса во рту. В очаровательной (местами) компании, вооруженный, в доспехах, на боевом коне, с некорректно присвоенными званиями «ангел» и «царевна», наперекор сомнениям я чувствовал себя охренительно. Мясо — во рту. Я понял. Задача — не отдать никому, а покушаться будут. Мир такой, увы и ах.
Подняли нас рано. Быстрый завтрак за общим столом в обеденном зале прошел молча, и вот мы уже на конях, прощаемся с облегченно улыбающимся старшим стражем. Он выполнил долг гостеприимства, несмотря на отсутствие хозяйки. Ничего страшного не случилось. Он этому радовался. Скрежещущий вопль ворот сообщил спящим соседям об отъезде посторонних. Мы выдвинулись в предрассветную муть. На улице ожидали соратники, не вышедшие рылом… пардон, титулом, ночевавшие в поселке.
Второй час Варфоломеевский караван уныло брел по дороге. Клубился утренний туман, разгоняемый встающим солнышком и приятным легким ветерком. Кони нехотя переставляли ноги, их подбадривали ударами пяток. Разговаривать не хотелось. Но надо.
— Пожиратели — кто они? — пристал я к Варфоломее.
К кому еще? Зарина на этой теме уже прокололась.
— Людоеды, — как когда-то Гордей, лаконично ответствовала царисса.
Гордей упоминал еще одно интересное слово.
— Как человолки?
Ответ — простой кивок. Меня такая сестра таланта не устроила.
— В чем разница?
— Человолки больше волки. Пожиратели больше люди.
— Они уже нападали раньше?
— Пытались.
— Через реку? В смысле, большую воду? Переплыли?
— Их перенесло в корытах.
Уже кое-что. Фантазия, подпитанная знаниями многих веков, дорисовывала остальное. Получалось интересненько.
Тома, державшаяся достаточно долго, застонала. Переоценила возможности, за ночь придя в себя и думая, что все прошло. Зря думала. Хотя думать, в общем, полезно. Но опыт подсказывает, и конкретный случай в частности подтверждает, что не всем и не всегда.
Невероятно, что сморозил такую ересь. Но кто даст зуб, что в ней нет смысла?
— Что с тобой? — среагировала царисса на донесшиеся охи.
Зарина подогнала коня и зашептала что-то.
— Сворачиваем! — мгновенно последовала команда.
Караван попер прямо через посевы и вломился в редколесье.
— Здесь должно быть озеро, — объявила царисса. — Расходимся в ряд в пределах видимости ближайшего человека до сигнала об обнаружении.
Озеро оказалось справа.
— Стоп. Всем отдыхать, Тома со мной.
Там последовал осмотр-допрос.
Вернувшись Варфоломея приказала Митрофану перекинуть Тому через седло ее лошади, чтоб голова и ноги свисали с разных сторон. Нам с Зариной осталось двигаться рядом и помогать, если начнет сползать.
— Так лучше? — осведомилась царисса.
Пылающие щеки Томы кратким махом изобразили согласие. Поза, конечно, для царевны не самая воодушевляющая. Да и не для царевны. Вообще для девушки, путешествующей в мужской компании. Зато для здоровья лучше. Что может быть важнее.
— Опасность слева! — воскликнул наблюдавший за левой стороной из середины каравана, выбиравшегося из леса.
В горло моего коня воткнулась стрела. Животное с хрипом дернулось и попыталось скинуть неопытного, но страстно желавшего жить седока. Мои пальцы намертво вцепились в гриву, ноги крепко вжались с боков.
— Справа!
— Рыкцари! Справа и слева!
Дальнейшие слова уже не различались в наступившем бедламе.
Мужья Варфоломеи мгновенно прикрыли цариссу с трех сторон своими конями, щитами, телами.
Томина голова, болтавшаяся сбоку лошади, приподнялась, глаза нашли меня. Кривившееся лицо воссияло. Я кивнул. Случившаяся с нами фантастическая история подходит к концу. Малик снова нашел нас. Неуловимый и неуязвимый. Как хорошо столько уметь. Надо ненароком спросить об основной профессии. Уверен, окажется связанной с войной или правопорядком. Или… с другой стороны этих понятий. Если так, то, надеюсь, в далеком прошлом.
И… что тогда, если окажется так? Как к этому относится?
А никак. Жизнь как баня, хочешь — парься, хочешь — нет. Все в жизни бывает. Часто не по нашей воле, как со мной, ставшим царевной во имя выживания. У живущего прошлым никогда не будет нормального настоящего и счастливого будущего. Важно, какой ты сейчас, а еще важнее — к чему стремишься. Малик рисковал жизнью, спасая нас. Значит, я тоже умру за него, если понадобится. Все просто.
Обстрел велся с нескольких направлений. Ржали и дико кричали раненые кони. Ругались люди, вытаскивая стрелы из ран или просто обламывая их. Команды раздавались, но не слышались в общем шуме, потонувшем в мощном «Урррра-а-а!» наступающих.
Кто-то умчался вперед, но большинство сгруппировались вокруг цариссы, возведя вторую защитную стену.
Лошадь под Томой скакнула как-то вбок. Девушка соскользнула и грохнулась на землю. Тело распласталось, тут же скрючилось от старой и добавившейся новой боли. Вожжи оказались выпущенными, лошадь умчалась. Я повернул к ней коня, но сразу отпустил гриву и поводья. Очень вовремя. Конь стал заваливаться на бок. Еще на что-то надеясь, он оттолкнулся копытами, но рухнул… прямо на Тому. Так показалось. Упав рядом, я помотал головой, разгоняя искорки. Взгляд, с трудом сфокусировавшись, нашел Тому, снизу до пояса придавленную дергавшейся в конвульсиях хрипящей тушей. Девушка упиралась ладонями, стараясь высвободиться. Я опрокинулся на спину, уперся плечами в землю, а ногами в конский круп, напрягся со всей мочи, пытаясь столкнуть. Не тут-то было.
