Петр Верещагин - Испытание Тьмой
Однако ни эти строки, ни те, что приходили во сне, такого ощущения не вызывали. Странно, но факт. Это запомнилось отчетливо.
Запомнилось…
Я помню серое Ничто за гранью бытия,
И Тварей Бездны жуткий стон, и крики воронья,
И скрип ползущего ручья,
И свист летящего копья,
И меж землей и небом столб, где вьет гнездо змея.
Ну почему, за какие такие грехи это наказание? Лечь и попробовать выспаться, что ли, – так ведь снова придет этот сон, и наутро окружающий мир снова покажется тенью, нелепой выдумкой; и снова начнутся предположения: что тут произошло, пока Акинак отсутствовал…
Нет, это никакие не галлюцинации и не наваждения! Это прямо рок какой-то!
Рок…
Я помню роковой обет отмщенья и борьбы,
И смерть во тьму ушедших лет, и смех слепой Судьбы,
И как восставшие рабы
Свои предсмертные мольбы
В единый сплавили Завет, что сказкой сделал быль.
Нет, с этим решительно надо кончать! И так глаза уже ввалились настолько, что уже кажется, будто черные круги вокруг них не появились за последние недели, а существовали с момента рождения. И так уже при виде церкви пробирает дрожь, а проповеди, ранее навевавшие здоровый и крепкий сон, теперь повергают в совершенно беспричинную ненависть…
Хочется лишь одного: чтобы все это закончилось! Хочется только покоя!
Я помню собственную речь пред армией немой,
Когда на свой двуострый меч пал вражеский герой,
И как узрели мир иной
Те, кто свой вел последний бой,
И как в эпоху долгих сеч наш мир обрел покой.
Первые лучи рассветного солнца, отражаясь от натертого до блеска паркета, бросают блики на висящий в углу клинок, который то ли прадед, то ли еще кто-то из предков спер из какого-то разграбленного музея. И в детстве, и позднее довольно часто держал в руках этот короткий меч (никудышный баланс, совершенно тупой и, вполне возможно, развалится от одной попытки взмахнуть им, не говоря уж об ударе) – и никогда не ощущал ничего особенного.
Тем не менее вдруг захотелось подойти и коснуться старой костяной рукояти. И конечно же, ладонь словно прилипает к эфесу; где-то внутри возникает уверенность в том, что так все и должно быть.
Четким, заученным движением меч выскальзывает из ветхих, облупившихся ножен, и без всякого удивления обнаруживается, что металл лезвия блестит чистой бронзовой полировкой, и края заточены так, что хоть брейся…
– Нет!
Меч убирается в ножны и возвращается на место.
Слишком резкое движение вырывает из стены проржавевший крюк, и каким-то образом выскользнувший из ножен меч, упав острием вниз и ударившись об угол каминной решетки… словно стеклянный, разбивается на множество осколков! Последние со звоном рассыпаются по полу – и в этой беспорядочной россыпи угадываются строгие рифмованные строки:
Я помню все… И мой удел – оставить этот век,
Где мне привычных дум и дел и не было, и нет,
Где одержал победу Свет,
Где стерт давно последний След,
Где Тьмой проведенный предел чтят Кодекс и Завет…
И в этот миг наваждения уходят окончательно. Разум вновь чист, сны остались в прошлом, и осталась твердая уверенность в том, что более они не вернутся никогда.
И тут же, как то всегда свойственно человеку, появляется острое ощущение безвозвратной потери и горечь сожаления…
Эпилог. Исход
Покинуть сей мир презренный,
Отбросить груз прошлых лет –
И в черной тиши видений
Вопрос позабыть и ответ…
Жизнь и смерть – две стороны одного листа бумаги, говорят иногда в Поднебесной Империи. И это правда.
Однако тот, кто считает, что всякий лист бумаги имеет две стороны – ошибается. Как ошибается и тот, кто полагает, что из этого правила есть лишь немногие исключения.
Потому что любой лист бумаги легко сворачивается в ленту Мебиуса, имеющую только одну сторону. И не в этом ли секрет могущества Пути, чьим символом была и остается эта лента?
Жизнь и смерть. Жизнь, переходящая в смерть – и смерть, дающая начало новой жизни. Новой – и той же самой: ведь не бывает разных жизней, как и разных смертей, что бы ни говорили именующие себя «познавшими жизнь и смерть»…
Холод ничего не значит, как и темнота. Жесткое каменное сиденье не причиняет никаких неудобств. Смертельное одиночество – привычное ощущение, ведь и при жизни вокруг не было друзей.
Интерес ко всему, что осталось снаружи, в Яви, давно угас. Никаких чувств, никаких эмоций и ощущений. Лишь память, но и она медленно уходит в черноту небытия.
И только иногда гаснущий слух тревожат забытые голоса:
– Лишенный души.
– Равно как и всего, что с Тьмою способно связать.
– Тогда, безусловно, священный твой долг его в Свет Предвечный забрать.
– Зачем ему Свет?
– А с каких это пор тревожит тебя сей вопрос? Достойных – вперед, недостойных – во двор и пусть крутят привод Колес.
– Ты сам-то что, лучше? Весь свой материал расходуешь в Играх с Судьбой, надеясь отсрочить законный Финал. Ведь нам неподвластен покой, а вечность страдания…
– Пугает тебя простая и чистая боль? В страданиях – мощь, ну а мощь ты и я давно изучаем.
– Осел! Не в боли могущество есть, но в боях с той болью!
– Возможно. И что, тебе непонятно, как эта земля его не отвергла престол? Он власти не принял – и Черный Венец лишил всех предсказанных жертв. Неужто неясно, что ЭТОТ конец был верным исходом для тех, кто свой Путь избрал без подсказок?!
– Как знать… Мы знаем об этом, но он – навряд ли. А Путь ведь способен предать своих Посвященных. Закон был писан для нас – не для них. Он – для тех, кто нашей дорогой идет.
– Дорога – как Путь. И в конце его всех одно завершение ждет…
Иногда их слова таковы, иногда нет. Но это уже не имеет значения. Цель достигнута. А прочие… прочие пусть поступают так, как сами считают нужным.
Здесь осталось одно: ожидание.
Ожидание того, кто в ночь полнолуния придет к забытому кургану, свершит необходимый ритуал – и примет из рук восставшего мертвеца древний клинок вместе с именем…
КонецПримечания
1
Искусство вечно, жизнь коротка! (лат.)
2
сканд. Hravn – ворон
3
сканд. Thorn – шип
4
В.Шекспир «Гамлет»
5
греч. ichor – кровь богов
6
тевтонск. Almain – Германия
7
гэльск. Samhain – день поминовения предков; он же – день всех святых, Хэллоуин
