Карина Дёмина - Владетель Ниффльхейма
Вскипела темная поверхность реки, вывернулась змеей и захлестнула убийцу. Смеялись ивы, хохотали кубышки, лишь розовые кувшинки лежали на широких листьях, словно жемчужины на ладонях.
А проплешина на голове разрасталась. Шершавая кожа слазила, обнажая темные древесные слои. И Белла Петровна касалась их с невыносимой брезгливостью, ощущая на пальцах влажную гниль.
И я проросла — молодая ветла.
И ветви клонила, и слезы лила.
И пила я души, как пила вино.
Но видно, раскаянье мне не дано.
Девушка с длинными зелеными волосами выбралась из пруда и пошла вдоль берега. Она оставляла влажные следы, от которых — Белла Петровна знала наверняка — исходил терпкий земляной запах.
Родилась я ночью, густела мгла,
— Вдаль уводят мои дороги —
Когда-то мать моя умерла.
Беда стоит на нашем пороге.
Бильвиза вывернула шею и глянула на Беллу Петровну. Деревянные губы сомкнулись с тихим стуком, как сундук закрылся, а по щекам белыми крупными слезами летел древесный сок.
Белла Петровна вернула гребень.
— Приходи с огнем, — попросила бильвиза, запустив руку в волосы. Она приподняла гриву, показывая источенную гнилью шею, съеденные плечи и пробившиеся к свету слюдяные стебли омелы.
А потом Белла Петровна очнулась. Она стояла в больничном коридоре, на привычном месте своем — у Юленькиной палаты. От ладоней на стекле остались отпечатки, и значит, Белла Петровна стояла давно.
Но вот беда — она не помнила, как пришла сюда. А еще в ушах звучала настойчивая просьба:
— Приходи с огнем.
Глава 7. Кто сторожит сторожей
Инголф шел за проводником и давил желание выстрелить в спину. Спина удобно маячила впереди, играя лопатками и дразня разделительной чертой позвоночника.
А не-враг шел медленно и не оглядывался.
Не боялся?
Винтовка оттягивала плечо, и норовила лечь в две руки, найти упор и прицел. Где-то в районе левой лопатки.
— Так меня не убьешь, — сказал не-враг и тряхнул головой. Косицы его зашевелились, зазвенели и звон оглушил Инголфа.
— А как убьешь?
— Понятия не имею. Но не так точно. Омела — для живых. Или тех, кто хоть как-то жив… реален. Понимаешь?
На взгляд Инголфа не-враг был в достаточной мере реален. Он не имел плоти, но имел запах, а запахи не лгут. Однако лгут люди. И нелюди.
Винтовка согласилась. Имей она голос, предложила бы потратить пулю. На худой конец у Инголфа осталась еще одна. И запасная, зажатая между пальцами, приросшая к коже.
— Пули тебе пригодятся, — сказал не-враг. — Ты уже убил разум и дух. Осталось сердце.
— Разум — звери?
— У зверя — разум звериный. Тебе ли не знать.
— А то, что в котлах — дух?
Не-враг повернулся. Он двигался быстро, как тот волк, который убил Инголфа во сне.
— Вера. Там, — он указал пальцем на стену, которая выгибалась и трещала, грозя расколоться и выпустить в коридор раненый туман. — В котлах вера.
— Во что?
— Во все. В богов. Потом в бога. Потом в одного бога, но разного. Потом в науку. Не имеет значения, во что ты веришь. Важен сам факт.
— Зачем?
— Затем, что… это нефть и уголь чудес. Атомная энергия. Сила ветра и сила солнца. Все вместе.
Не-враг смотрел с жалостью, как будто не знал, что Инголф убьет и его тоже. Так будет правильно. Осталось найти способ.
— Нужно лишь собрать ее. На алтарях. В храмах.
— В котлах?
— Верно, но есть нюанс. На алтари ее кладут. В храмы приносят. В котлах — вываривают. Видел, как топят жир из нутряного сала?
— Видел.
— И с душой можно также. Главное — правильно извлечь. Он научился.
— Хорошо, — плохо, Инголфу было очень плохо от этого разговора. Внутри. Эти вопросы — снег, в котором вязнут лапы. И лед, что забивается меж пальцами, режет их до крови. — У кого он брал души?
Лицо не-врага морщится, как вода, проглотившая камень. И ему неприятен вопрос, но не-враг все равно отвечает:
— Ты говорил с вёльвой и знаешь ответ. У собственных детей.
Ответ верен. И логичен.
— Там много котлов.
— У ребенка много души. И много веры. Больше, чем у взрослых. Ему хватало… Он думал, что если соберет достаточно веры, то станет богом и всех спасет.
Кроме Инголфа. Скоро волчьи клыки сомкнуться на горле. Если, конечно, Инголф не успеет первым. И он задает последний из важных вопросов:
— Но у него не получилось?
— Ну почему. Отчасти получилось. Он бессмертен. Неуязвим. И умеет творить чудеса.
Инголф ждал продолжения ответа, раздумывая над тем, как пулей из омелы убить того, кого не существует.
— Только этого мало. Чтобы стать богом, чужой веры мало. Своя нужна.
Если ответ был в количестве веры, то Инголф полностью верил винтовке.
За дверью скрывалась пещера. В ней было светло, и свет исходил от стен, потолка и странных коротких колонн, пахнувших старой костью. Здесь вообще было много мертвого мяса. Оно дразнило свежим ароматом, соком кровяным, что потечет по языку, наполняя желудок сытостью.
Кишки крутануло, и Инголф понял, что он давно уже не ел.
— Чувствуй себя как дома, — гостеприимно сказал не-враг.
Нет. Здесь нельзя есть. Здесь можно убивать.
Кого-нибудь.
Или что-нибудь.
Это находилось в центре зала, огромное, подвешенное в золотой паутине и вросшее вершиной в сводчатый потолок. Больше всего оно походило на огромное свиное сердце, из тех, которые Инголф покупал на рынке и, стыдясь себя, ел там же, сырыми. С них текло, а порой вываливались и черные кровяные сгустки, которые приходилось подбирать пальцами.
Но те сердца уже не работали.
А это жило. Оно медленно раздувалось, расталкивая дыру в потолке. Набухали полупрозрачные волокна с мелкими синеватыми крупинами внутри. Врезались в них золотые нити, но не резали, и сами покрывались слизью. Шевелились сосуды, похожие на трубы теплотрассы, и подрагивала семиглавая змея нерва.
Стрелять надо туда, в крохотный, не больше пятикопеечной монеты, узел.
— Когда-то давным-давно, — не-враг уставился на собственные сапоги, точно ему было страшно смотреть на распухшее сердце, и уж точно не хотелось смотреть на Инголфа, который возился с винтовкой, — в мире существовало много разных тварей…
Инголф не хотел бы столкнуться с той, которой принадлежало сердце. Он отсчитал десять шагов и, встав на колено, вскинул винтовку.
