Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог
– В тебе все меньше света, – произнес он с печалью. – Перейдешь сейчас – погаснут последние остатки. И ты навсегда останешься там. В Темном Мире. Он станет твоим навеки.
Я пробормотал растерянно:
– Этого я не знал.
– Потому я и открыл тебе, что тебя ждет.
Он говорил почти с сочувствием, хотя так и могло быть, он же видит мое исказившееся лицо, это тот миг, когда я не могу скрывать свои мысли и чувства, а мне сейчас очень хреново, я хотел бы оставаться хорошим и творить добрые дела, но так, чтобы не прищемить и пальчик и чтоб не испачкать даже туфли, сейчас же что-то сразу расхотелось приносить человечеству такую жертву.
После тяжелой паузы я пробормотал раздавленно:
– В конце концов, сколько бы их сюда ни проникло… все равно перебьют. Лорды спохватятся, соберут армии, дадут два-три кровопролитных сражения. Вся эта нечисть все равно отступит…
Он кивнул, голос прозвучал уже доброжелательно:
– Ты прав. Кроме того, ты же помнишь, Господь завещал вам не только справедливость, но и милосердие! А ты замыслил просто ужасную вещь. Ужасную.
Я опустил голову, сердце стучит отчаянно, в груди появилась и начала нарастать боль.
– Ты прав, – прошептал я. – Милосердия в мире должно быть больше. С каждым годом, с каждым веком… Нравы должны смягчаться, и когда-то насилие вообще исчезнет из мира…
Свет вспыхнул ярко, будто передо мной взорвалась сверхновая, ввысь взметнулся рассыпающий искры факел чистого огня, донесся удаляющийся голос:
– Ты принял верное решение, человек!.. Господь будет доволен.
Я проводил его взглядом, огляделся, граф Гатер все в той же позе с полуоткрытым ртом и поднятой рукой, у графа Стерлинга весело-глупое выражение лица…
Они медленно зашевелились, бабочка часто-часто замахала крыльями и умчалась, даже не заметив, что время застывало. Я сжал челюсти и сказал себе люто, что ненавижу, я гад, я всех порву, напьюсь свежей крови, мне надо в тот мир, потому что я такой же темный, злой и весь пропитан ненавистью…
Сбоку тревожно зарычал Бобик, арбогастр беспокойно переступил с ноги на ногу.
Я сказал хриплым от ненависти голосом:
– Я свой!.. Только я тоже из ада… Сейчас…
Граф Стерлинг договорил:
– …пойду с вами! Обязательно пойду! Иначе это будет…
Холодная волна возникла из ниоткуда, обрушилась призрачной тяжестью и тотчас же исчезла. Я ощутил облегчение, но смутно удивился, на этот раз нет леденящего холода в момент перехода, как во что-то чужое и враждебное. Это может значить только одно: Темный Мир уже признает меня своим.
Я рухнул с небольшой высоты, не удержался на ногах и брякнулся мордой в сырую холодную землю. Я один, один-одинешенек в этом мире, но, странно, ощутил облегчение.
– Как хорошо, – прошептал я вслух, – что вы, мои милые, остались там. С моей стороны нечестно тащить вас в мир, из которого уже не вернусь…
В небе грозно клубятся черно-багровые тучи, словно там град, ливень и пепел сотни вулканов. Никогда я не видел столь грозного зрелища, мороз не только по коже, но и леденит мозг в костях, замораживает суставы.
Я поднялся, сделал несколько шагов, приноравливая зрение и чувства к скудному освещению этого мира, передо мной выросла темная стена, блестящая от толстого слоя постоянно стекающей сверху слизи. К счастью, эта мерзость не расползается по земле, а так же неспешно и непонятно просачивается сквозь твердую землю.
В десятке шагов от меня прокрадывается некий зверь размером с волка. Я тихохонько обнажил меч, эта тварь чересчур близко. Зверь резко повернул голову в мою сторону, глаза дико блеснули.
Я приглашающе выставил меч острием вперед. Зверь глухо заворчал, шерсть вздыбилась на загривке, он стал крупнее и выше, а огонь в глазах разгорался ярче.
– Давай, – сказал я. – Посмотрим, кто волк, а кто овца.
Он смотрел неотрывно, затем шерсть опустилась, он изогнул шею, как бы подставляя мне горло, скульнул и пошел прочь на полусогнутых.
Ужасающе огромная луна заняла полнеба, справа вторая, зловеще багровая, будто вырванное из груди живое сердце, а у самого горизонта поднимается та самая огромная и чудовищно пугающая, сейчас похожа на всплывающий айсберг.
– Три луны, – сказал я вздрагивающим голосом. – Хорошее предзнаменование… Нам любое – хорошее.
В темноте завыли хриплые звериные голоса, я нервно повел плечами. Дикая тоска, отчаяние, лютая злоба ко всему и всем – чем не ад, где оставь надежду всяк входящий…
Я шумно раздвинул грудную клетку, захватывая широко раскрытым ртом воздух. Тьма не исчезла, но вот широченные гранитные плиты уходят из-под ног и тянутся вдаль и вдаль, а там поднимаются огромные, как Хребты, стены. Странное ощущение, словно попал в тот же чудовищный замок, что и в прошлый раз, но теперь он еще больше и громаднее.
Представляю, мелькнула мысль, что подумают мои доблестные графы Гатер и Стерлинг, когда их сюзерен опять исчез так странно и непостижимо. Ладно, только бы не решили, что ночь взяла меня навеки. Сразу же начнется дележ роскошного пирога… Хотя что мне от этого? Если нет шансов на возвращение, то не придется все восстанавливать и заново наклонять почуявших свободу лордов… Я делаю все, чтобы чудесное существо, мирно спящее в моей постели, отныне было в безопасности. Видимо, я недостаточно паладин, я не готов отдать жизнь за отечество, но вот отдаю за любимую женщину.
Вдали послышались скрежещущие звуки, я торопливо направился в тень, напомнил себе, что здесь я не герцог, надо быть ниже травы, тише воды.
Из темноты выдвинулся громадный ящер, тяжелый и почти приплюснутый к земле. Пузом волочится по камням, все четыре лапы так уродливо изогнуты, что кажется, будто под монстром их восемь.
Прошел наискось, я долго слышал его хриплое надсадное дыхание. Хвост тащится следом совершенно неживой, скребет жесткой чешуей камни, ни разу не вильнул даже на поворотах.
Как только он исчез из виду, я начал перебегать с места на место, стараясь не выскакивать на залитые лунным светом открытые места. Впереди и сбоку все та же блестящая от слизи стена, пока не вижу даже намека на ход наверх.
Я подумал, что Бобик бы здесь быстро все отыскал. У него наверняка чутье на опасность еще лучше, чем у меня, но все-таки хорошо, что их не взял. Они не животные, они друзья, а друзей нельзя брать в такие места, если они не осознают, куда идут.
Двигаться в темноте перебежками утомительно, я быстро устал, чего от себя никак не ожидал, пошел совсем медленно, хватая широко раскрытым ртом нечистый воздух.
От усталости проснулось раздражение, я прошипел зло:
– А какого хрена? Хватит прятаться. Мы их к себе не звали!.. Пусть не обижаются, я пришел!.. Кто не спрятался…
