Тимофей Алексеев - Дети заката
— Ты хочешь сказать, что все они в организации?
— Нет. Но их легко склонить туда. Они внутренне готовы, не понимая, что за этим кроется. А порой и мы с тобой сами становимся тенями, стараясь подражать кому-то. И всё оттого, что всего в нас поровну: и добра, и зла. Меняем свои решения, стараемся быть похожими на кого-то. А каждый человек, Винт, должен быть самим собой.
— Это ты, пока ехал, надумал?
— Да уже давно думаю! Спасибо Даниле — словно глаза мне открыл. Правду тогда мне поведал мой «чёрный человек», что и днём я ещё слеп. А я думал, что ничему уже в этой жизни не удивлюсь. А Данила мне истину приоткрыл… Не сказал всё, но я считаю, каждый человек должен сам доходить до истины.
— И что же он тебе открыл?
— Мы каждый день прикасаемся к истине, живём рядом с ней. Иногда топчем, не ведая, а то и распнём не осмысленно. И всё оттого, что идём на поводу то зависти, то личных каких-то целей.
— Об этом, наверное, каждый знает, Ворон, только все молчат. И эта есть истина Данилы?
— Нет. А истина для тебя не новость — это сущность человеческая Мы не задумываемся над ней… Вот смотри! Мы можем многое менять. Жарко нам на солнце — мы идём в тень, в тени становится холодно — идём на солнышко. Меняемся в зависимости от погоды, настроения или времени. Мы не постоянны… Вот о чём поведал мне Данила. Просто! До безумия просто… Но страшна истина! Мы не постоянны!!! И от этого все беды.
— Ну, брат, так можно далеко зайти… А чтобы выжить?… Чувство самосохранения, наконец. Разве не будет человек меняться? Когда хочется жить, и не то сделаешь — в игольное ушко пролезешь…
— Я не о том, Винт! Постоянство цели — вот в чём дело. А «шаг влево, шаг вправо» — допустимо, но только если для достижения своей цели.
— Не понятно мне, Ворон… Не понятно. У теней тогда тоже есть своя истина, и они от неё тоже ни на шаг?
— Да. Это и есть две стороны одной медали. И может, оттого они уже существуют, как говорил профессор, тысячу лет. Это тьма и свет, рай и преисподняя, добро и зло. И всё это идёт с начала человеческого существования. Может, когда-то называлось по-другому, только суть оставалась и остаётся прежней. И противоборство, противостояние это всегда было равносильным, находилось и находится в равновесии. А иначе уже и не было бы человечества. А почему — нетрудно догадаться: должно же что-то двигать человеком, должна быть какая-то цель и смысл. А если бы не было противоборствующей стороны, у человека исчезло бы стремление, желание. У него не было бы никаких завоеваний, ни у сил добра и света, ни у сил тьмы. Люди бы перестали быть людьми.
Ворон как-то странно посмотрел на Винта. По глазам было видно, что к нему пришла интересная мысль. Не кем-то уже когда-то сказанная или где-то прочитанная — он сам пришёл к ней, или она спустилась к нему откуда-то свыше.
— Ну, говори, не томи! — опять усмешка проскользнула по лицу Винта, от чего раненная когда-то щека приобрела багровый цвет. Усмешка выглядела уже не усмешкой, а каким-то агрессивным ожиданием. Кто знал Винта, боялись этого выражения. — Что замолчал? Смотри, мысли разные — они до добра не доводят… По себе знаю.
— Понимаешь, если бы на земле царило только добро или только зло, жизнь бы прекратилась. Она стала бы однобокой и однополой. А при однополой жизни нет продолжения… И если бы все люди несли всегда добро, оно бы перестало быть добром. Так же и зло. И вот поэтому, Винт, ни рая, ни ада нет. Зачем боги выдумали рай? Только ли для того, чтобы удерживать и прививать человеку добрые намерения? Или для того, чтобы человечество подталкивать к своему концу? Но боги всех вероисповеданий не желают такого конца пастве своей. А если не боги — тогда кто? Тёмные силы? Или люди?… Сначала распяли, потом возлюбили и возвеличили… Увидели чудо воскрешения? А мало ли было чудес до этого? Но отказались от старого и приняли новое тоже люди. Через крестовые походы, инквизицию, кровь и огонь… Люди преследуют свои цели со дня рождения Христа… Светлые или тёмные… Только никто свыше не даст им перевалить через рубеж равновесия, потому что тогда наступит апокалипсис.
— Ну, ты, Ворон, загнул! Разве так бывает? Две тысячи лет прошло! И даже какие-то люди, затеявшие эту борьбу со всем человечеством, после двух тысячелетий забыли бы, ради чего всё начинали. Рай и ад — это же Библия! Святые писания… Не читал, но слышал.
— Вот и хорошо, что не бывает… Это мои мысли, Винт, не надо их к кому-то относить. Мои раздумья…
Ворон снова замолчал. То, что ему открылось вдруг, невзначай, не успокоило его, а наоборот, стало отягощать. Будто и не на машине он ехал, а шёл по бездорожью, взвалив на себя непосильную ношу. И каждая новая мысль становилась мрачнее, а ноша тяжелее.
Он вдруг почувствовал в себе настоящую физическую усталость. Откинулся на сиденье и закрыл глаза, стараясь вызвать образ Марии. Но как назло ему пришёл образ его бывшей жены, русоволосой красавицы с голубыми огромными глазами.
Много лет он старался забыть её, вытравить из своей памяти. Но как ни старался, у него это не получалось. Каждый день она приходила к нему в думах, реже в снах, но она оставалась с ним. С годами иногда приходила к нему мысль: правильно ли он сделал, что расстался с ней, что не смог простить ей измену? Вокруг столько людей прощают друг друга. Может, где-то в глубине души переживают это, мучаются. Но со временем всё проходит, и живут дальше, рожают детей, а самые ранимые меняют квартиры, обстановку в доме, города, чтобы ничего не напоминало о прошлом, — и живут!
А вот Ворон не смог. Хотел, но не смог. Но с появлением Марии он впервые поймал себя на мысли, что простил измену жены. Рана его в душе в одночасье зарубцевалась: понял, что отпустил жену. Отпустил, как птицу из клетки, из своей внутренней клетки, где она много лет билась, ожидая свободы. Он отпустил её из своей памяти, тем самым получил свободу для себя. И понял, что сам стал для себя тюрьмой! А тюрьма — это ведь не здание с решётками и железными воротами. Тюрьма — это когда в этом здании находится узник. А нет узника — незачем и решётки с засовами. И вместе с этим открытием впервые задумался: «А где она сейчас? Как она живёт? И есть ли у неё дети? Нужно найти её, узнать, как у неё всё сложилось». И с этой мыслью пришло какое-то чувство стыда, что за столько лет, как судьба развела их, он ни разу не поинтересовался, как она живёт… А ведь любил! Но почему обида застила разум так, что он не смог подумать о ней, как о человеке, как о жене, пусть даже бывшей?
Дорога поднималась в гору по опустившемуся солнечному закату. Последний подъём перед урочищем. И снова подумал о жене: «Что это? Раскаянье? Или осознание мира вокруг себя, с человеческими чувствами и слабостями? Или миг прощения?»
