Вероника Иванова - Звенья одной цепи
— Ждёшь, наверное, не дождёшься?
Она не стала лукавить и прямо ответила:
— Жду.
Это хорошо. Хорошо, что честно, а всё остальное как раз плохо. Значит, уже душевно и телесно подготовилась. Вот только к чему? И она не знает, и я в неведении.
— А что должно случиться, когда срок закончится?
— Вам лучше знать.
Ну разумеется. Я ж Смотритель, мне же всё и всегда известно. Тьфу.
— Представь, что не знаю. Не успели мне сказать, веришь?
Ньяна отвела взгляд от теста и посмотрела на меня. С тревожной растерянностью.
— Как же не успели-то?
— А вот так. Всякое случается.
Испачканная в муке ладонь коснулась светлых волос, добавляя рукотворной седины.
— Совсем-совсем ничего не сказали?
— Ни словечка.
Ньяна тихо охнула, но промолчала, и молчание это так походило на тишину склепа, что у меня невольно начало сводить скулы. Ведь, когда надо, смелая и настырная, а тут… Хотя и я бы опешил, если бы узнал, что от вожделенной свободы меня отделяет всего один шаг, но в какую сторону его нужно сделать, никому неизвестно.
И всё же по заботам жителей Блаженного Дола решения принимаю я?
— Значит, придётся самому во всём разбираться.;
— Так вам, наверное, не ко времени это… — робко и, главное, совершенно справедливо предположила защитница.
— Ничего. Другие дела могут и в сторонке постоять.
Или полежать. Поленницей. Всё равно, пока вздохнуть свободно не смогу, проку этим делам от меня на ломаный грош.
— Ты когда с пирожками закончишь, попроси коляску снарядить. Нери знает, что это мне нужно.
И вряд ли станет упрямиться или тянуть время, потому что, когда меня нет в границах Блаженного Дола, она всё ещё вроде как здешняя безраздельная владычица. Будь её воля, отправила бы меня так далеко, как только возможно.
— Да Боженка с ними, с пирожками! — суетливо всплеснула руками Ньяна. — Я в погреб тесто спрячу, авось не прокиснет.
— Никаких погребов. — Я встал с лавки и направился к выходу. — Пирожки важнее. И дети.
Эрте Сиенн тоже подождёт. Не переломится. А пока защитница хлопочет по хозяйству, сам успею перекусить. И может быть, даже вздремнуть, если Натти в доме не застану.
— Да как же можно…
— Нам с тобой многое можно. Хотя и меньше, чем соседям.
* * *Бумага была особой, пронизанной шёлковыми волокнами, поэтому без особых усилий и не заламываясь скручивалась свитком, чтобы храниться в футляре, лак с которого облез, наверное, ещё до моего рождения. В Сопроводительном крыле на подобных листках выдавали лишь особые предписания и только командующим персонам, а не простым исполнителям, потому я ожидал выпытать у благоговейно хранимого защитницей предмета нечто очень важное, а вместо того испытал крайнее разочарование, когда вчитался в старательно, без малейшего намёка на изящество выведенные строки.
«Я, Ньяна Девалли со-Тарка, обязуюсь принять то, что мне доверено, и хранить со дня вручения до истечения семи лет, употребляя все свои силы на защиту Смотрителя мест и окрестностей, именуемых Блаженным Долом».
— И это всё?
Женщина растерянно моргнула:
— Должно быть что-то ещё?
Эх, кабы знать! Может быть, написанного вполне достаточно. В любом случае нужно всего лишь найти кого-то из посвящённых в подробности службы Ньяны и спросить. О том, что могу не дождаться ответа, я предпочитал не думать.
Спать в коляске, покачивающейся на дорожных ухабах, оказалось ничуть не хуже, чем в постели, и к окончанию нашего пути силы вернулись ко мне едва ли не полностью.
А может, бодриться помогала злость, намертво сплетённая с отчаянием — чувством не того рода, которое заставляет опускать руки, а, напротив, ищет, куда бы приложить сжатый кулак.
Неужели Звенья, пользовавшиеся моими услугами, ощущали нечто схожее? Неужели они ежечасно подавляли в себе желание оглянуться и убедиться, что их тылы надёжно прикрыты? Сейчас понимаю: так наверняка и было. Недаром Атъен Ирриги вечно словно проверял меня, вставляя в невинные беседы слова и фразы, требующие строго заданного ответа. Или молчания, но опять же полагающегося и не зависящего от моего настроения или мнения. Обронит вопрос, посмотрит мне в глаза, дождётся желаемого кивка или его отсутствия и успокоится. До следующей тревожной минуты. И так день за днём, седмица за седмицей, год за годом…
Недолго и с ума сойти, если вечно подозревать свою броню в уязвимости. Вот поэтому я быстро понял, что должен избавиться от насильно всученных мне доспехов. С Натти ещё разберусь по-свойски, благо там дело не срочное, а Ньяна тревожит всё сильнее и сильнее. Да, тогда, на лесной поляне, она справилась с противником, и справилась блестяще, но всё же помедлила, а потерянный миг мог обернуться утратой многих жизней. И моей в том числе. Нет, умирать мне не страшно. Чего я перестал бояться после Чумной весны, так это смерти. Но умереть из-за чужой невнимательности и сомнений… Нет уж, увольте. Лучше самому вонзить себе в грудь кинжал, чем дожидаться удара в спину.
Ты хорошая, пышечка. Правда хорошая. А ещё в тебя вложено что-то непонятное, зато превосходящее мои возможности даже в годы сопроводительской службы. Но ты существуешь отдельно от своих сил, и это меня пугает. Очень сильно. Не знаю, как всё обстояло раньше, во времена эрте Ловига, однако я ясно чувствую в тебе трещину, пролёгшую между долгом и человеком.
Чувствую, потому что её голос эхом отдаётся во мне. В такой же точно трещине.
— Вы… Вам не нужно этого делать.
— Почему?
Ньяна отвела взгляд, но попробовала предложить подходящую ей самой причину:
— Так ведь время ещё не подошло.
— А мне думается, пора.
Она нахмурила густые брови:
— Хотите от меня избавиться?
Да. И не поверишь, насколько сильно, если скажу.
— Я что-то сделала не так?
Это было бы самым простым ответом, но беда в том, что я не знаю, как ты вообще должна действовать.
— Я не справилась со своей службой? — На глядящих куда-то вдаль глазах выступили слёзы. — Я…
После такого поворота беседы не остаётся ничего другого, кроме как начать врать. А что, сама виновата: не нужно загонять собеседника в угол, да ещё такой неуютный.
— Всё было хорошо.
— Вот вы это сказали, а сами себе не верите!
Теперь Ньяна и вовсе отвернулась. На моё счастье, улицы Литто оказались в полдневный час куда как менее наполнены народом, чем грентские, иначе к концу дня сплетни о мужчине, доведшем девушку до слёз, пересказывали бы друг другу все местные кумушки.
Получила чего добивалась, пышечка? Так зачем слёзы? Хотя они как раз пришлись к месту. Теперь я ещё больше уверился в том, что принял верное решение. Ты не годишься для войны. Ну и слава Божу!
