карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре
- Это ведь я должна была стать его женой. И стану... а ты...
...а я умру на арене.
Даже не я, Аану, имевшая несчастье появиться на свет, но хийси-оборотень. Нелюдь, которую жалеть смешно.
- Ничего не скажешь?
Пиркко отстранилась, не скрывая разочарования.
- Неужели тебе все равно?
Нет.
Но я не позволю ей питаться своей болью. И отворачиваюсь. В глазах медведя мне чудится разочарование: уж он не упустил бы удобного случая.
Только медведь Пиркко не интересен.
И она уходит. А я, свернувшись в углу клетке калачиком, уговариваю себя не верить. Получается плохо.
Постоялый двор жался к городской стене. Древний, верно, возникший вместе с городом, он знавал лучшие времена. А ныне был кособок и грязен. Многажды латанная крыша пестрела потеками, а из старой трубы дым едва-едва сочился. Внутри воняло прелой соломой, слой которой прикрывал грязный земляной пол. Похрустывала под сапогом скорлупа орехов, глиняные черепки. С потолка свисали крючья, большей частью пустые. Единственная свеча кое-как разгоняла сумрак.
Двор был свободен от постояльцев.
А хозяин его - пьян.
Он сидел на колченогом табурете, обняв единственной рукой кувшин, и покачивался. Порой этот человек кренился влево, едва не падал, но в последний миг рывком вдруг выправлялся.
Седой, но не старый, разрисованный шрамами, он был столь же неотъемлемой частью двора, как и старое, поеденное молью чучело совы, что висело над входом.
Скрипнула дверь и хозяин встрепенулся.
- Местов нет, - сказал он.
- А если поискать?
Под ноги гости шмыгнула тощая кошка пестрой масти, она потерлась ребристым боком о сапог и, когда человек наклонился и почесал кошку за ухом, громко заурчала.
- Обленилася, - пожаловался хозяин, переставив кувшин на колено, и обрубком руки поддержал. - Мышов не ловит. Только жреть. Пшла.
Кошка в его сторону и не глянула, дернула хвостом да обошла по дуге, зная, что человек, пусть и желает казаться грозным, на самом деле добр. И к вечеру, когда чуть протрезвеет, будет жаловаться ей на жизнь да подкармливать сушеным мясом.
- А здесь, - гость огляделся, - ничего не меняется.
- А чего менять? Все как есть... жизня такая. Будешь? - хозяин постучал здоровой рукой по кувшину. - Или как всегда? Вот не мог я тебя понять, мужик вроде, а пить не умеешь... что за мужик, если пить не умеет?
Он крякнул и попытался встать, но кувшин от неловкого движения выскользнул, упал на пол.
- От оно как, - задумчиво произнес хозяин постоялого двора. И тут же встрепенулся, вспомнив важное. - А говорили, что тебя того...
Он провел ребром ладони по горлу.
- Врали, - ответил гость и, выбрав из стульев более-менее целый, сел. - Дело к тебе есть. Важное.
- Так ить... если важное.
- Слово передать надо... о встрече договориться.
- Кому?
Имя прозвучало.
Хозяин отряхнулся, разом избавляясь от хмельной одури.
- Все не успокоишься, Янгар?
- Да нет, - гость ладонью провел по столешнице, заросшей грязью. - Я-то успокоился. Да вот, не отпускают. Поможешь?
- Постараюсь. Только... слышал небось, что ныне старик не у трона, а за ним стоит? Корону-то дочке отдал, разве ж баба удержит?
- Это смотря какая баба, - Янгар усмехнулся. И хозяин ответил:
- Ну да, оно если так... погоди.
Шатающейся походкой он удалился на второй этаж, где размещались комнаты для постояльцев. Некогда они не пустовали, а ныне, затянутые плесенью и паутиной, заполненные старыми ненужными вещами, были вовсе непригодны для жилья.
Хозяин вернулся со шкатулкой, из которой извлек чернильницу и клок мятого пергамента.
- На от, - он сунул пергамент Янгару. - Напиши свое слово, так оно и верней будет. А то ведь человечишко важный, еще не захочет разговоры говорить.
Он осклабился и сплюнул сквозь зубы.
- А сургуча не найдется? - Янгар примостился на столе да подвинул поближе свечу, подтаявшуюся, покосившуюся набок. Огонек ее кренился, грозя исчезнуть в любой миг, но света Янгару хватило.
- Найдется, отчего ж не найтись...
И хозяин вновь исчез наверху. Пожалуй, среди хлама, его комнаты заполонившего, отыскался бы не только сургуч. Но Янгар уже выбросил из головы эти мысли.
У него оставалось два дня.
Трехцветная кошка вновь скользнула под ноги, заурчала, вцепилась когтями в сапоги.
- Брысь.
Три строки.
И почерк, сколько Янгар ни пытался его выправить, занимаясь с придворным каллиграфом, по-прежнему кривой, неловкий. Буквы он выводит тщательно, но получаются они какие-то скособоченные.
Дописав, Янгар подул на пергамент и поморщился: вновь без клякс не обошлось. Все ж неловкие у него руки. Да ничего, главное, что суть передана верно.
И Тридуба придет.
Палочку сургуча Янгар растопил над свечой, позволяя тягучим каплям стечь на пергамент. И когда пятно подернулось пленкой, приложил Печать.
Теперь Тридуба точно придет.
Хозяин постоялого двора, вновь было задремавший, встрепенулся и уставился осоловелым безумным взглядом на гостя:
- Все, что ль?
- Все, - Янгар сунул пергамент в корявую ладонь. - Отнесешь? Я у тебя пока побуду. На вот...
Золотая монета покатилась по столу да, добравшись до края, упала к великой радости кошки. У той было не так уж много игрушек, и новая вызвала немалый интерес.
- Дурак, - беззлобно сказал хозяин, позевывая. - Ты мне один раз заплатил уже... за все.
Он почесал обрубок руки и пожаловался:
- Все еще ноет... порой от думаю, что зазря ты меня вытаскивал. Дурень. И я дурень... а все кругом умные. Как жить?
- Как-нибудь. И это, Лойсо, загляни на площадь. Послушай, чего про завтра говорят...
- А чего они сказать могут-то? Про бои... ох, была б у меня рука, и я б пошел... разгулялся, - он мечтательно зажмурился.
- Тогда ты точно дурак, - Янгар все же подхватил кошку на руки, и та заурчала, обвисла бессильно. - Там не игра. Там люди умирают.
И нелюди.
Но время еще есть. И выкуп тоже.
Ерхо Ину этого случая не упустит.
Поднявшись по гнилой лестнице, Янгар выбрал из комнат ту, что показалась ему наименее грязной. Он не раздеваясь лег в кровать - из матраца поднялись клубы пыли - и закрыл глаза. Янгхаар Каапо не собирался спать, но все же, утомленный дорогой, он придремал.
