Игорь Мерцалов - Земля Забытых Имен
Древлевед же хотел выковать из Нехлада именно всесильного мага. Но для чего?
А для чего ему души жителей Хрустального города и соединенная мощь Иллиат и Ангейра? Для чего Незабудка, потерявшая дар?
Так, о чем бы ни думал, Нехлад возвращался мыслью к Незабудке — и снова заходилось сердце от любви и тревоги, и снова пытался он ворваться в навь. Терпел неудачу — и снова подгонял коня.
* * *Всадников первым заметил Свияд, предводитель четверки стабучан, отправленных Буевитом в Ашет.
— Оглянись, Владимирович. За нами кто-то спешит.
На грани окоема виднелись несколько черных точек. Слишком далеко, даже не сосчитаешь толком, что-то около дюжины.
— Лихи в Дикотравье такими отрядами не ездят, — сказал Нехлад. — В тэбах не бывает больше пяти человек… Неважно. Если это за нами, пусть догоняют, а нам нельзя медлить.
За день всадники не намного сократили расстояние, а наутро заметить их стало сложно: путники приближались к Езгауту, к месту разделения реки на два рукава, и местность начинала холмиться. Но вечером, во время передышки, Свияд поднялся на ближайшее возвышение и некоторое время пристально смотрел на восток. Спустившись, сказал:
— Они ближе, чем я думал. И, кажется, на них цвета белгастидов.
Яромир нахмурился. Он, признаться, и думать забыл о Белгасте, точно ливейский князь должен был исчезнуть вместе с Иллиат. Как — он надеялся — исчезла и вся нечисть, призванная демоницей. Из Новосельца, отсыпающегося после пира, пятеро путников выехали без отлагательств, но и без спешки, и, пока шли сборы, Нехлад слышал, как доверенные люди докладывали Буевиту, что никаких признаков нечисти в кремле не найдено. Буевит, чувствовалось, был недалек от того, чтобы подвергнуть сомнению рассказ Нехлада, однако его ближники успели выяснить, что сами ливейцы в последнее время побаиваются собственного князя — и особенно некоторых его приближенных.
Однако Белгаст не был упырем. Нехлад не брался гадать, провела его Иллиат до сердца пустоты или нет, но князь оставался человеком. Если можно назвать человеком существо, вымороженное изнутри…
Реки достигли уже в темноте. Ночной ветерок колыхал невидимые заросли камыша. До восхода луны путники позволили себе очередной короткий привал.
— Ливейцы-то нас, видать, не с добром нагоняют? — спросил Свияд, садясь на траву рядом с Нехладом.
— Скорее всего.
— Что им нужно?
— Они служат своему князю, а что на уме у Белгаста, я не знаю. Но боюсь, он хочет отомстить мне. За упырицу.
— С ума он сошел, этот Белгаст! — заявил один из дружинников. — Точно говорю. И как только его из города выпустили?
— Вот и я думаю: как? — добавил второй. — Не случилось ли там чего без нас?
— Может, и случилось, что толку языками молоть? — прервал их Свияд. — У нас пока своя задача. Я вот что думаю: через реку надо сейчас переправляться. Белгаст там или не Белгаст, а рекой от них отгородиться стоит.
Езгаут перед разделением на рукава был широк, и, когда луна осветила окрестности, путники двинулись вдоль берега на север, подыскивая место для переправы. Камыши остались позади, потянулась песчаная коса. Один из ратников, спешившись, время от времени заходил в воду, проверяя глубину древком копья.
Долго идти не пришлось.
— Здесь брод! — крикнул ратник, возвращаясь.
— Странно, что мы до сих пор ни единого следа не приметили, — произнес другой. — Ведь и Древлевед здесь должен был реку пересечь. А то, может, мы вообще не той дорогой движемся? Вот чуял я, что надо было одвуконь ехать…
— А чуял, так чего молчал? — оборвал его Свияд. Действительно, никто не думал, что погоня затянется.
Куда Древлеведу спешить, если он уверен, что все уже сладилось?
Буевит рассуждал о другом. Паром через Житу был найден на западном берегу, причем паромщик, когда его разбудили, решительно не мог вспомнить, чтобы кого-то перевозил, и даже недоумевал, почему вообще ушел с праздника. А из кремлевской конюшни пропали два рысака.
Преследователи не стали брать сменных лошадей, уверенные, что настигнут мага за день-два.
— Перейдем сейчас, пока луна светит, — сказал Яромир и поехал к воде. — Отгородимся от ливейцев рекой.
— А то и встретим прямо здесь, на переправе, — добавил Свияд.
Замыкающий вдруг привстал в стременах.
— Там кто-то есть! — негромко произнес он, указывая на заросли.
В тот же миг короткий дротик, пущенный из-за стены тальника, пробил ему грудь.
* * *Малан метнул дротик и обнажил меч. Справа и слева донеслись крики, ливейцы бросились в атаку. Малан тоже крикнул: «Вперед!» — но покидать заросли не стал. Несколько мгновений, не дыша, он наблюдал, как его товарищи кромсают славиров, потом попятился и, пригнувшись, припустил в ложбину, где остались взмыленные кони.
Позади послышался голос Белгаста:
— Сурочца не трогать!
Звон стали уже стих, а может, просто звуки не долетали до дна ложбины. Малан схватил двух коней и повел их к противоположному подъему, даже не глянув, чьи это скакуны и что лежит в переметных сумах. Пусть там будет хоть немного еды, на несколько дней, а дальше Малан не загадывал.
Давно уже следовало сделать это, да все возможности не представлялось. Впрочем, Малан понимал, что обманывает себя. Возможности были, не было воли. Сейчас он с дрожью вспоминал о последних неделях, проведенных словно в угаре. Подумать только, ведь он на самом деле мечтал об истреблении славиров, посмевших, как он вместе со всеми был убежден, обмануть князя Белгаста! В кругу войсковых старшин часто употреблялось слово «месть» — без малейших попыток осмыслить происходящее и трезво посмотреть на пеструю ливейскую толпу, пришедшую в чужую землю просить милости. На толпу, желающую наконец-то, после тягот и лишений долгого пути, просто жить…
Даже страх не мог изгнать из головы этого упоительного дурмана. А ведь был страх. Еще какой!
Малан, старшина, а ныне единственный — и уже бывший — боец крыла княжеской стражи, поднялся по склону ложбины и, оглянувшись, убедился, что никто не видит его бегства.
Его друг, крепкий парень, но на деле тюфяк, ничего не понимающий в жизни, был одним из первых, на кого «приблуда» обратила внимание. Так это называлось в кругу старшин: «обратила внимание». И точка. Ни слова о том, что жертвы внимания загадочной девицы потом прятались от дневного света и кутались в плащи, несмотря на жару. Как будто так и надо.
К счастью, дурман развеялся, по крайней мере для Малана, а ему этого было вполне достаточно. Развеялся в тот миг, когда бывший друг-тюфячок, встречи с которым на кремлевском подворье не удалось избежать, вдруг исчез. Просто взял и растворился. Гремел пир, в голове Малана шумело от выпитого, но он пристально присматривался к славирам: Белгаст с самого начала подал знак, чтобы люди были наготове. Значит, в любую минуту жди, что славиры нарушат закон гостеприимства. К тому, пожалуй, и шло. Малан даже испытал что-то вроде разочарования, когда словесная перепалка со славирским боярином вдруг сошла на нет. Тем не менее он исправно обошел залы кремля, всюду подавая знаки не расслабляться.
