Людмила Астахова - Дары ненависти
Одно хорошо — второй раз выгонять из кабинета не пришлось. Сама вылетела, едва ли не бегом, ловко подобрав юбки.
В целом же от беседы осталось гадостное ощущение забитого куриным пухом пищевода. Все же такое неуместное сочетание внешней совершенной красоты и скудости ума противно Предвечному, как и любое нарушение гармонии.
Касательно же интрижки Аластара Эска и Джойаны Янамари… Нет, все мы мужчины и созданы для того, чтобы останавливать свой взгляд на женщинах. Но не правы те, кто считает, будто хорошенького личика и точеной фигурки достаточно, чтобы возбудить чувства. Точнее… в двадцать лет — возможно, но не на четвертой сотне. Эск умен, шуриа тоже, подобное тянется к подобному, а после Лайд любая покажется кладезем достоинств. Но только не Аластар, не с его одержимостью, не с его верностью Долгу перед народом. Он лучше всех знает, чем кончилось для диллайн смешивание крови с аборигенами этой земли.
Херевард в невольном жесте отрицания тряхнул головой, отгоняя возможные подозрения. Граф Эск мог поучаствовать в заговоре, поднять мятеж или вообще нацелиться на императорский трон, но связаться с шуриа, с проклятой… Глупость в стиле леди Лайд — штука заразная.
Грэйн и Джона
Пронизывающий насквозь холод разбудил Джону еще затемно. Ее зубы звонко стучали на всю округу, а тело, которое она прекрасно чувствовала, полностью окоченело. Кровь стыла в жилах не в переносном, а в буквальном смысле. Сволочная эрна до сих пор не удосужилась вернуться. А вдруг с ней что-то случилось? По злой иронии судьбы ролфийкина удача означала сейчас жизнь для шуриа. Джона тут же представила себя медленно помирающей от холода, жажды и голода. Если еще раньше до нее не доберутся звери. Не обязательно волки, хватит и стаи бродячих собак. Думать же о том, что случится, если на связанную и обездвиженную женщину наткнется банда дезертиров, вообще не хотелось.
«От ролфи только беды и страдания. Всегда и вечно», — всхлипнула леди Янамари.
Спасительный сон возвращаться не пожелал, и впереди Джону ждал Порог — то жуткое полузабытье, в которое погружаются все Третьи перед самым рассветом. За тысячу лет шуриа перепробовали все возможные способы обойти проклятие, начиная от простого отказа от сна и заканчивая магией. Без толку. Несколько мучительных минут, когда невидимая рука ночи касается души каждого из детей Шиларджи, решая, жить ему еще один день или нет, уготованы каждому. Ты перестаешь чувствовать, ты перестаешь быть, и тебя вдруг становится так исчезающе мало, словно и не было ни мыслей, ни слов, ни дел, словно и не жила никогда. Очень гадкое чувство.
В самый разгар приступа острейшей жалости к себе явилась ролфийка — вся забрызганная кровью, грязная и злая. Бесцеремонно, словно мешок с брюквой, взвалила Джону на правое плечо, чтобы та повисла головой вниз, и потащила куда-то в сторону от реки. Кровь моментально прилила к голове, перед глазами поплыли красные круги. Будто эрна специально так сделала, чтобы лишний раз помучить жертву. Нестерпимо хотелось ругаться. Или хотя бы укусить.
«Проклятая ролфи! — выла Джона и бессильно клацала зубами, не в состоянии дотянуться до вражьей плоти. — Грязное волчье племя! Бездушные твари!»
«Во-о-от! Теперь ты меня понимаешь, Джони? Мой глаз тоже видит, да зуб…э-э… меч неймет».
«Ты до «своего» мечом уже дотянулся, Паленый Эйккен».
Клац!
«И ты уже сдох!»
Клац! Клац!
«А я жива!»
«Зубы себе сломаешь, змеища, и собственным ядом отравишься», — ухмыльнулся призрак, решив, что тоже может издеваться над наследницей.
Эрна шла медленно, чуть прихрамывая, но не очень долго. Вскоре они обе оказались на лесной опушке. Пахло кострищем, лошадьми, кровью и нищетой. Запах крайней бедности не спутаешь ни с чем — это густая смесь грязи телесных выделений, гнилых тряпок, плесени и дерьма. Будь у Джоны в желудке хотя бы маковая росинка, она бы уже благополучно покинула тело.
Шуриа была живой. Грэйн специально иногда останавливалась и проверяла, дышит ли оттягивающая ей плечо графиня, клацает ли в ответ зубами, бьется ли медленное змеиное сердце? Если эрна Кэдвен и боялась чего-то под тремя лунами больше, чем позорной удавки, так это возможности потерять бесценную пленницу именно сейчас. Воистину, это была бы очень злая шутка богов — лишиться добычи из-за проклятия, некогда наложенного ролфийкой. Но разве могла Дева Сигрейн предположить, что когда-нибудь какой-то ролфи некая шуриа окажется столь дорога, что мысль о ее смерти будет повергать дочь Морайг в священный ужас? Да скорее луны упадут на землю!
Однако луны оставались на месте, земля не разверзлась под ногами, и море не накрыло вершины Оддэйновых Столбов — а эрна Кэдвен тем не менее, содрогаясь, ловила стук сердца проклятой Третьей и с трудом удерживалась, чтоб не щупать графиню за ляжки через два шага на третий. Иного способа проверить состояние добычи у Грэйн пока не было. Нужно было непременно дойти до перелеска, где притаилась в укромной лощине у ручья кибитка перебитых ролфи бродяг. Во что бы то ни стало дойти. И шуриа донести.
И Грэйн торопилась, как могла, пытаясь ускорить шаг и не упасть по дороге. Графиня, прежде почти невесомая, потяжелела раза в четыре. Натертые и уставшие ноги ролфийки гудели и скользили, а глаза закрывались сами собой. И ей казалось, что быстрей она пешком до побережья дойдет, чем дотащится уже до этого словно зачарованного перелеска.
Грэйн остановилась, переводя дух, и подумала, а не переложить ли пленницу на другое плечо? Но если силы оставят эрну Кэдвен именно в этот момент? Если она уронит графиню в грязь — и не сможет поднять больше? Ролфи тяжело выдохнула, еще раз беспокойно проверила, по- прежнему ли теплые ноги у леди Янэмарэйн или же померещилось, — и похромала дальше.
Последние эдме до спуска в лощину Грэйн уже почти не помнила. Все сливалось перед глазами в одну сплошную серо-коричневую пелену, пот заливал лицо, а дыхание никак не хотело выравниваться. Болели ноги, болело горло — да в общем-то, все болело. Нужно ли удивляться тому, что, практически уткнувшись в борт повозки, ролфи не сразу даже сообразила, что — дошла. Дошла и змею донесла. Живой. Теплой… хм… ну, относительно теплой.
Сил на то, чтоб разводить огонь на месте костровища бандитов из беспорядочно сваленных рядом сырых веток, у эрны Кэдвен уже не было. Как и на то, чтоб оттаскивать подальше труп третьей разбойницы, которую ролфи бесшумно настигла именно здесь, на краю поляны — потому и нашла это укрытие и неожиданные, но весьма нелишние трофеи. Грязь здесь, конечно, изрядная… только народ безнадежный и распушенный, населяющее Синтаф трусливое племя с порченой кровью, забывшее имена предков, может так гадить под себя. Если до этого в глубине души эрны Кэдвен и нашлось бы место отголоскам сожаления о том, что именно ей пришлось замарать свое оружие в крови синтафских нищих бродяг, то теперь… Если она и сожалела о чем-то, то только о том, что для них все случилось слишком быстро. Ролфи никогда не были любимыми Детьми сизой луны — Глэнны, но это нисколько не мешало им относиться с великим почтением к земле, пусть скудно и нехотя, но все-таки одаривающей их своими плодами. Синтафцы зажрались в своем изобилии. Сколько отличных плодородных земель, сколько полей и лесов — и как равнодушно они всем этим пренебрегают! Что стоило бы обложить кострище камнями или собрать хворост вместо того, чтоб рубить зеленые ветки? Отчего не зарыть за собой наваленное чуть ли не посреди поляны дерьмо? Жрать, испражняться и спать в одном месте… не веревки они заслуживали и уж тем более не священной казни, а утопления в собственных нечистотах.
