Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо
– Не–е–ет! Не смей подходи ко мне…
– Так ты всё ещё прежний?! – с болью выкрикнул Алёша. – Всё ещё этот… высокомерный гад?! Да?! – он подхватил хлыст, и что было сил отбросил его в сторону.
«Чунг» проводил хлыст взглядом, и некоторое время постоял ничего не говоря, упершись тёмным, непроницаемым взглядом в Алёшу – губы его были плотно сжаты. Наконец Алёша не выдержал этой гнетущей тиши, выкрикнул:
– Ну так и что ж?! Дальше что ж?! Вернёшься ли ты, Чунг!..
«Чунг» ничего не ответил – он повернулся и стремительно зашагал навстречу слабому златистому сиянию. Алёша едва поспевал за ним, он без конца спрашивал:
– Ну так что? Чунг – ты должен дать ответ. Я не смирюсь, до тех пор, пока…
Наконец прозвучал леденящий голос:
– Хорошо – я тот самый старый Чунг. Что тебе ещё от меня надо?
– Ну поговори. Надо же нам успокоиться, примириться; главное – чтобы прежнее возвратилось…
– Я не хочу сейчас ни о чём говорить. Всё!
– Но, по крайней мере – ты ведь прежний Чунг!..
Постепенно приближалась та островерхая каменная гряда, которая огораживала Зеркальное поле – в гряде был неширокий, метров трёх проход, и Алёша как–то сразу понял, что – это единственный выход из этого места, и позже он даже и не думал, что можно найти какой–то иной выход. Так же сразу приметил он, что окружающим стенам, хоть они нигде не превышали десяти метров, совершенно невозможно вскарабкаться – они были зеркально гладкими, а в верхней части такими острыми, как отточенные лезвия клинков. Итак, они направились к проходу – «Чунг» пропустил вперёд Алёшу, а тот сначала и не понял почему, и даже обрадовался, наивно посчитав, что пробудились–таки прежние чувства. Понял, когда оставалось не более пятнадцати шагов – у входа высилась вырезанная из чёрного металла статуя отвратительного мускулистого создания, с громадной, усеянной острейшими клыками пастью. Вот создание пошевелилось и пасть расширилась в улыбке большей, нежели когда–либо доводилось видеть юноше – раздался голос неожиданно вкрадчивый:
– А вам несказанно повезло, друзья мои! Знаете ли почему? Потому что появись вы здесь на несколько часов прежде – оба бы непременно погибли, потому что было нас двое стражников этого прохода. Но случилось сильнейшее землетрясенье, или точнее… полетрясенье и вот мой друг, увы – лишился своего тела…
Мускулистая, чёрно–железная рука вытянулась, и указала на массивную, рухнувшую со стены глыбу, которая раздробила такое же, должно быть, изваяние, как и он – видны были только обломки клыков. Оставшийся стражник даже всхлипнул, но во всхлипе этом было столько притворства, что сразу становилось ясно, что вовсе и не жалко ему своего погибшего дружка, а даже наоборот. Наконец, закончив эту ненужную комедию, он продолжал:
– Итак, кто пойдёт ко мне в пасть, а кто пойдёт к этим своим воротам. Решайте поскорее, а то, чего доброго, разорву вас обеих. Счастливчики!
«Чунг» из всех сил толкнул Алёшу в спину, так что, если бы мальчик не успел бы оттолкнуться в сторону, то не в стену бы ударился, а наскочил бы на растопыренные, выжидающие когти чудища – был бы пронзён ими как копьями. Он понимал это, а потому сразу обернулся, и в бешенстве закричал:
– Да что ж ты?! Друг называется – предатель!
– Я не друг тебе! – в не меньшем бешенстве вскрикнул «Чунг». – И это была бы самая меньшая плата за ту пощёчину, которую ты мне дал!..
– Я дал тебе пощёчину, затем только, чтобы привести в чувство! Ты же Чунг! Чунг! Да – Чунг!.. – тут услышал он злорадный, скрипучий смешок, и, не оборачиваясь к чудищу, выкрикнул. – Чунг, ты только вспомни – как прежде и не ведая об этих злых чувствах, рука об рука, или, по крайней мере, веруя друга, продирались по дну Чёрного болота, помнишь ли те лики страшные, что из дна появились, помнишь ли – хотели ведь нас схватить, но прорвались – потому только прорвались, что верили друг в друга. А этот уродец железный – что он может нам сделать, если мы будем как и прежде друзьями?! Давай – просто возьмёмся за руки, и пройдёт…
И этот «Чунг» ещё больше потемнел, сильная дрожь прошла по его телу, он опустил голову, и пробормотал невнятно:
– Ну хорошо – давай попробуем. Быть может, и правда – удастся так – рука об руку…
Однако, именно теперь в Алёшино сердце закралось сомнение: что это он так быстро согласился? Уж не потому ли, что в очередной раз схитрить хочет?.. Когда будут проходить, возле железного стража, он толкнёт его, Алёшу, а сам спокойно пройдёт дальше к миру своих снов. Алёша хотел поймать его взгляд, но не мог – голова по прежнему была опущена, и только приметил, что глаза по прежнему были тёмными.
В Алёшиной голове, раскалёно, уже со злобой забилось: «Ну – так и есть! Вот ведь предатель, вот негодяй, а ещё столько мучался с этим ничтожеством слабым. Ну хорошо же…» – только он так и не додумал, что значит – это «ну хорошо же…», но подошёл к «Чунгу», и взял его за руку, но зашёл так, чтобы, когда они проходили, именно он, «Чунг», оказался ближе к стражнику.
– Ну, решили, кому куда идти? – по–прежнему расплываясь в своей громадной, клыкастой улыбке, спросил страж.
– Да – решили! – твёрдым голосом (хотя на самом деле и не чувствовал он никакой твёрдости), проговорил Алёша. – Вместе пройдём, а ты…
– Ну–ну! – стаж продолжал ухмыляться, и тут из глубин его пасти поднялся железный язык, и с ужасающим скрежетом, провёл им по клыкам.
– Побежали! – выкрикнул Алёша.
– Да – побежали… – глухо ответил «Чунг» – он продолжал дрожать, и даже голову не поднимал.
Когда они бросились – Алёша уже уверился, что «Чунг» замыслил предательство, что потому так дрожит, и головы не подымает, что готовится его Алёшу дёрнуть так, чтобы он, Алёша, оказался рядом со стражником, а он бы проскочил. Алёша приготовился к этому, он тоже задрожал от волнения, и, когда до стражника оставалась всего пара шагов, нога его подвернулась, он стал заваливаться прямо на железные, жаждущие когти; но, так как он был уверен в предательстве «Чунга», то ему и показалось, что – это «Чунг» его рванул на верную погибель, тогда прохрипел он, сквозь сжатые губы:
– Да что ж ты?! Предатель!..
Нахлынула бешеная ярость, ледяным взрывом прокатилась по груди – в этой ярости он волком взвыл, и, видя уже прямо пред собою распахнутую пасть, бешено дёрнулся в сторону, а «Чунга» толкнул в эту пасть. Тут же – хруст костей – бешеный вопль – жаркая, тошнотворная волна от вывороченных внутренностей. Алёша, чувствуя, что весь забрызган кровью, сделал несколько неуверенных шагов, покачнулся, пробормотал:
– Я толкнул его, потому только, что ничего иного мне не оставалось… Мне надо было оттолкнуться, чтобы не попасть в эту пасть – и я оттолкнулся от него. Да, да – он ведь сам виноват! Если бы не задумал этого предательства, мы пробежали бы, и были бы вместе. Он сам виноват. Да и кто такой «он» – ведь это уже и не Чунг был, а предатель, негодяй какой–то…
