Валентин Маслюков - Клад
Золотинка беспокойно почесывала ногу об ногу, подумывая, не разбудить ли братьев, но те и сами не заспались, вышли на лежащую в плоской тени палубу – розовым были окрашены внутренности борта, надстройки и слегка припухшие со сна лица. Они изменились сразу, не нужно было ничего говорить, когда Тучка, а за ним и Поплева заметили черный, лишенный подробностей, но беспрерывно меняющийся очерк – полет птицы различался лишь взмахами крыльев.
Словно уклоняясь от внимания людей, ворона вильнула в сторону, как вдруг, поджав крылья, пал сверху огромный орел – и хвать! ворону когтями, та задушено каркнула, сразу превратившись в беспомощно трепыхающий комок перьев.
Ни люди, ни ворона, остерегаясь друг друга, никак не ожидали такой ужасной превратности. Золотинка вскрикнула, не понимая, кому сочувствовать, Поплева вцепился руками в поручень. С размочаленной добычей в когтях орел взмыл еще выше, взмахами могучих крыльев пошел вокруг судна, заскользил вниз и вдруг в мгновение ока свалился до самой воды. Чтобы видеть, люди метнулись к другому борту.
Извернувшись на лету, орел клюнул жертву – огромный железный клюв блеснул. И тотчас же в когтях птицы очутилось человеческое, женское тело – необыкновенно большое от мгновенной перемены соразмерностей между хищником и жертвой – тело прогнулось, взметнулись волосы, и хлопнула на ветру многоцветная юбка. Внезапная тяжесть камнем увлекала орла – тело плюхнулось в воду – орел взмыл.
– Боже! – промычала, зажимая рот, Золотинка.
Поднятая всплеском рябь вязла в неподвижности черных утренних вод.
Орел уходил, забираясь в беспредельную высь, где некому было дать отчет в только что совершенном убийстве.
– Поплева, – молвила Золотинка, – ждать больше нечего. Возвращай Миху. Мы все равно не поймем, что здесь происходит, рано еще или поздно – возвращай Миху. – Неподвижный Золотинкин взгляд, пробужденное ее воображение проникали под всколебавшуюся гладь затона, отмеченную теперь только легкой, подобной дыханию рябью. Видела Золотинка замутившиеся клубами тины воды. Бессмысленными глазами глядит прилегшая на дно ведьма в сумрак глубин…
– Где ножницы? – спросил Поплева из-за приоткрытой двери чердака.
– Ножом обрежешь! – сухо возразил Тучка.
Больше Поплева ничего не сказал, и вдруг, почти тотчас громыхнуло:
– Спасибо, товарищ! – Миха Лунь, верно, не сразу вернул себе способность приноравливать силу голоса к размерам помещения и нуждам собеседника и потому должен был поправиться, повторить тише: – Спасибо!
Толчком изнутри дверца распахнулась, согнувшись под круто вырезанной притолокой, грязный от сажи волшебник вышел на палубу и одарил мир, сияя белками глаз, самой щедрой своей улыбкой. Мгновение спустя, отказавшись от намерения обнять и расцеловать увернувшуюся девушку, он раскинул руки и повернулся к подателю жизни солнцу, чтобы принять в объятия цветущую благодать. Кажется, на лице его все еще оставался вчерашний, явившийся в миг исчезновения страх. И тем естественнее звучали самые возвышенные, проникновенные слова:
– Друзья мои! Товарищи и соратники! Отныне и навсегда один из выдающихся волшебников современности Миха Лунь, обладатель и повелитель великого Асакона, ваш неоплатный должник. Приказывайте. Располагайте. Распоряжайтесь. Прошу вас, распоряжайтесь мною, как вещью. Более сильного желания у меня нет, хотя, по правде говоря, ужасно хочется пить.
Когда Миха выпил полный ковш воды, дождался второго и затем уже, бурно вздыхая, утер рот, в глазах его заблестели слезы.
– Жизнь! Солнце! Друзья! – повторил он с таким искренним волнением, что Золотинка чего-то устыдилась. – Друзья! Я действительно никогда этого не забуду!… Какое сегодня число? Какая власть? Кто в городе? Что слышно из столицы?
В немногих словах Поплева пересказал все, что было необходимо Михе, чтобы сообразить обстоятельства. Возвращенный из небытия, волшебник, понятно, не имел ни малейшего представления о том, сколько прошло времени: час, сутки, или десять лет. Он мог судить о времени только по косвенным признакам, по тому, например, что Золотинка вместе с переменой места не постарела мгновенно лет на сорок.
– Кто эта женщина? – спросил Поплева, когда описал столкновение между вороной и орлом.
– Рукосилов оборотень, – сразу нахмурился Миха. – Или наоборот, Милицын. Кто еще может Рукосилу противостоять? Теперь никто. Но все это очень скверно. Очень.
– Так ли уж велика опасность? – сунув руки в карманы, Тучка покачивался, слегка отрывая пятки от палубы.
– Велика! – резко ответил Миха Лунь и снова принялся пить. – Друзья мои, – продолжал он, отдышавшись после того, как вернул ковш. – Я нуждаюсь в вашей помощи. Если вы мне поможете – я спасен. Если нет – погиб. В любом случае признательность моя не станет меньше. – Указательным пальцем левой руки он провел по Асакону и эта сдержанная нежность случайным лучом высветила для Золотинки главную и, несомненно, глубокую привязанность волшебника. Он любил Асакон. То была привязанность, окрашенная всем разнообразием человеческих переживаний. Единственная страсть Михи. Только теперь можно было в какой-то мере осознать, что значило для волшебника отдать камень в чужие руки.
– Бежать, бежать… Вы поминали при лазутчице Асакон? – обеспокоился вдруг Миха.
– Ни в коем случае! – кратко заверил Поплева. – Но дело в том, что… я разглядывал морское дно, ну и все такое… Вообще мироздание. Но это было в открытом море. Без соглядатаев.
Миха Лунь глянул, прищурившись:
– Морское дно? С помощью Асакона? В самом деле? – В лице его явилось нечто особенное. – Товарищ, я снимаю перед вами шляпу. – Никакой шляпы на измазанной сажей лысине, конечно, не было, но сила выражения от этого нисколько не пострадала. – Вы, товарищ Поплева, один из величайших волшебников… чародеев и кудесников современности. Вы должны это знать. И, конечно, не мне, который всем вам обязан, всем, не мне это от вас скрывать. Рукосил вам этого не скажет. Милица не скажет, никто не скажет. Потому что они вам в подметки не годятся. Я хочу, чтобы вы это знали – вы необыкновенно талантливы. – Бедный Поплева заливался мучительной, багрового цвета краской. – Если вам в руки когда-нибудь попадет настоящий, настоянный на судьбах поколений камень… Ваша всемирная слава обеспечена.
– Хотите есть? – сказал Поплева.
– Да, только быстрее, – сразу переменился Миха Лунь. – Мешкать нельзя, я должен бежать немедля.
– Рукосил страшный человек и могущественный волшебник, – продолжал Миха Лунь за едой. – Могущественный волшебник! И скоро в этой стране никому другому не останется места. Бррр! Никому. Что касается меня, то мне уже не осталось. Я удаляюсь – в дебри, во льды, в чащобы, в пустыню – куда угодно. Везде можно жить, когда нет Рукосила… Дайте мне пояс, – сказал он, покончив с едой и вставая.
