Ярослав Коваль - Война за корону
— Я в ванную. Ладно?
— Что ж ты спрашиваешь-то? — удивился он. И сам устроился на кровати поверх покрывала — ждать.
В намного более скромной спальне на этом же этаже Санджиф с облегчением стянул с себя камзол и, оставшись в рубашке, подошёл к окну задёрнуть шторы. Маша присела к трюмо, чтоб вынуть из ушей слишком тяжёлые для неё серьги.
— Какой-то очень уж сомнительный шаг — предоставить нам на двоих одни покои, — сказала девушка, критически рассматривая безупречно-белый воротник платья.
— Предполагается, что у нас с тобой полным ходом близкие отношения, поэтому так и поступили, — ответил он, отстёгивая золотую пряжку, скреплявшую воротник.
— Как бы там ни предполагалось, я намереваюсь ночевать в соседней комнате.
— Естественно. — Даро-младший порылся в карманах сброшенного камзола и вынул крохотную бархатную коробочку. Несмело подошёл к Маше, протянул ей. — Тебе нравится?
Внутри обнаружилось довольно-таки массивное золотое кольцо с крупным, почти чёрным сапфиром. Впрочем, может, это был какой-нибудь другой драгоценный камень, а может, и вовсе не драгоценный — архангелогородка ничего не понимала в драгоценностях. Она с улыбкой посмотрела на украшение, потом — на молодого человека.
— То есть вот так буднично? Ни тебе пламенных признаний, ни клятв? Куда это годится?
— Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя и только с тобой хочу связать свою жизнь, — спокойно ответил он. — А клятвы — это для венчания. Их я, конечно, принесу. И буду соблюдать.
— Мог бы хотя бы на колено встать.
— У вас так принято?
Маша рассмеялась и аккуратно пристроила ювелирную коробочку на край трюмо.
— А как к этому отнесётся твоя семья?
— Посмотри внимательнее, — предложил он, кивая на кольцо. — Это вещь старинная. Более двух тысяч лет назад его заказал для своей невесты господин Утрех Даро, мой много-раз-прадед. В дальнейшем оно передавалась в роду из поколения в поколение, пока мой отец не преподнёс его моей мачехе, госпоже Кендресс, на помолвку. Позднее мачеха подарила это кольцо моей матери на её свадьбу в знак приязни. А теперь мама передала мне. Понимаешь?
— Понимаю. — Девушка вновь взяла в руки коробочку, рассматривая украшение с должным почтением к такой древней реликвии. — А твой отец? Как он отнесётся? Ведь, если не ошибаюсь, его мнение как раз и было основным препятствием к нашему браку.
— Было. Теперь нет. Теперь я могу поступать так, как считаю нужным. Спасибо Илье.
— Тогда, — Маша улыбнулась дразнящее. — Надевай сам. У нас так принято. — И подставила правую руку.
Санджиф аккуратно надел ей кольцо и обнял так крепко и так настойчиво, что стало ясно — сдерживался он с трудом.
— Ты привыкнешь, — прошептал он. — Будет нелегко, но мы с тобой всё сможем преодолеть.
— Да уж, — рассмеялась она ему в плечо. — Оптимистично. Ну ничего. Надеюсь, в броне твоего батюшки тоже есть уязвимые места, и я смогу найти к нему подход. Хотя, глядя на эту ледяную глыбу, не скажешь даже, что он вообще живой человек.
— У моего отца сложный характер. Но он человек. Такой же, как все.
А в особняке, принадлежащем семье Даро, лорд, прежде чем идти к себе, вошёл в опочивальню своей младшей жены, госпожи Межены, только закончившей укладывать дочь. Новоиспечённая императрица, стиснув кулачки, крепко спала в роскошной люльке чёрного дерева, под пышным шёлковым пологом, расшитым золотыми языками пламени. Её мало волновали нарядное шёлковое платьице и кружевной чепчик, приготовленные на следующий день, да и сам факт свершившегося брака — тоже. Зато мать, любуясь приготовленными вещичками и своим чадом, оглянулась на супруга с беспокойством.
— Когда они заберут её у нас?
— Не раньше, чем ей исполнится четырнадцать, — ответил господин Даро, сбрасывая камзол и отстёгивая от рубашки аграф — свой магический инструмент. — Хотя, думаю, с семи лет можно будет отправлять её к мужу в гости на день-два или на неделю, Пусть привыкает.
— Он — аурис, боюсь, как бы…
— Он уже не аурис. После того как он вошёл в Исток, всё изменилось. Молодой человек легко интегрирует в нашу среду, он взял верный тон.
— Думаешь, справится?
— Мы ему поможем. — Лорд сел на край разобранной постели. — Что тебя смущает?
— Только то, что вызывает у тебя беспокойство. Если не ошибаюсь, Санджиф сегодня или завтра сделает предложение своей подруге. Ты ведь это знаешь?
— Я знаю, — Даро улыбнулся. Странно было видеть мягкую улыбку на этом малоподвижном каменном лице.
— Ты всё ещё против?
— Я не буду противиться. Конечно, выбор его и сейчас кажется мне опрометчивым. Впрочем, посмотрим. Положение семьи должным образом укрепит Эльдива, да и роль Санджифа в этом будет значительна. А его брак… Что ж, увидим. Иногда из крестьянок получаются леди. Редко, но получаются.
— А что по этому поводу сказала Кендресс? — спросила Межена, опускаясь на постель.
— Почему ты думаешь, что я обсуждал этот вопрос с Кендресс?
— Я в этом уверена.
Он улыбнулся.
— Она сказала, что ей девочка нравится.
— Ты не хочешь на этот раз довериться её мнению?
— Кендресс — мудрая женщина, но все ошибаются.
— Просто тебе не нравится Маша.
— Ни при чём тут «нравится — не нравится». Она относится к другому кругу. В своём кругу девочка может быть всем хороша. Но в нашем — нет.
— Ты очень хорошо воспитал Санжа, он может сам правильно выстроить свою жизнь. И он уже её выстроил, он добился своего положения сам, так почему ты думаешь, что он ошибся с выбором супруги?
— Санджиф не столько выстроил себе карьеру, сколько воспользовался случаем.
— А разве не ты говорил, что лишь сильному и умелому человеку судьба даёт шанс?
Снова улыбка, на этот раз нежная. Под его взглядом женщина приятно зарумянилась и коснулась пальцами воротника пеньюара.
— Да, говорил. Что ж… Я не буду препятствовать Санжу. Пусть делает так, как считает нужным. Ты права, он уже достаточно взросл, достаточно разумен, чтобы своевременно рассмотреть ошибку, если она будет совершена. Я же со своей стороны всегда помогу ему и поддержу… Как ты себя чувствуешь?
— Лучше, чем неделю назад.
— Я могу рассчитывать на твоё внимание?
— Пожалуй. Но толика магии не помешает. Нужна передышка после Эльдивы.
— Само собой. — И, обойдя кровать, он погрузил лицо в её волосы, провёл пальцами по плечу и шее, коснулся мочки уха жестом, который для них обоих был особым знаком.
На подоконнике слабо переливалась лампа в виде хрустальной птицы, развернувшей крылья, чтоб взлететь, да так и застывшей памятником мастерству человеческих рук. Сквозь узорные прорези в тонкой шторе в спальню заглядывали огни Храма Истока, иллюминация которого в эти дни была особенно яркой. Всю ночь напролёт внутри предстояло идти службе, призванной испросить у Бога милости сделать правление основанной сегодня династии разумным и счастливым, а судьбы мира — благополучными.
