Константин Калбанов - Рыцарь
Все было именно так как и говорил дозорный. От леса к селу двигались пятеро. Первым шел один из ветеранов, кажется Рон, позади двое несли носилки с раненым, еще двое шли следом, один из них нес правую руку на перевязи, второй опирался на товарища неся свой шлем в руке, на голове белела повязка. При виде этой картины староста весь напрягся и стал внимательно осматривать опушку леса, явно уже проступившую перед взором. Солнце еще не взошло, но ночь уже полностью отступила, а луна приняла бледные очертания, словно собиралась растаять подобно утренней дымке.
Как не напрягал глаза крестьянин, но ничего подозрительного не обнаружил, а потом вдруг понял, что ничего искать и не надо. Бойцы шли спокойно, устали, не без того, если только не считать Рона, с того как с гуся вода, но вот опаски в их движениях или настороженности людей каждую минуту ожидающих погони не было и в помине.
Приблизившись к воротам, Рон задрал голову и сняв шлем подбоченился и с ехидцей поинтересовался.
— Староста, нас случайно никто не хочет впустить в ворота. Или вы со страху заколотили их и нам на стены взбираться.
— Чего скалишься. Сейчас впустим. Эй Гурк, открывай ворота, свои. Как там?
— А там тихо, как на кладбище.
— Не скалься Рон. Тут бабы про мужей знать хотят.
— А не… обзаводиться семьей, коли за меч решил взяться.
— Ну вот что ты за человек.
В это время ворота заскрипели подавая створки в разные стороны и Рон устав стоять с задранной головой вошел в образовавшийся проход. Спускаясь с башни, Маран заметил как к ветерану словно наседки кинулись жены бойцов. Староста понял, что сейчас ветеран, всегда с издевкой относившийся к женатым новобранцам, начнет изгаляться над несчастными женщинами находившимся в полном расстройстве чувств. И воин уже подбоченился, чтобы разразиться тирадой, но в этот момент его взгляд встретился с широко раскрытыми глазами Анны, которая предстала перед ним бледная как полотно с прижатыми к иссохшей груди трясущимися руками. При виде этой картины, Рон только смущенно хмыкнул и как то сдувшись торопливо проговорил.
— Все в порядке, все живы, ранены только эти.
Услышав это, бабы разом обступили Рона, стали награждать его поцелуями и благодарить, словно это именно он сохранил их мужей. Анна же облегченно вздохнув, вновь опустилась на бревно.
— Ну чего раскудахтались, — загремел бас подошедшего Грэга. — Раненых обиходьте.
— Ну вот, что ты за человек, — продолжил Маран пилить Рона наконец спустившись на землю. — Не человек, а самая настоящая язва.
— Ну, уж каков есть. Ты вот что, староста. Арбалеты прикажи немедля сдать в арсенал, нетто не ровен час попортите товар, а он на продажу. Опасаться больше нечего.
— Сделаем. А где господин Андрэ и остальные.
— Логово разбойничье пошли выкуривать. Там то лихих не осталось, да полоняники есть, ну и семейку зачинщиков нужно пред светлы очи маркграфа представить. К вечеру вернутся.
Не замеченный остальными возле раненых появился падре, наскоро осмотрев легко раненых и отметив, что с ними вполне можно обождать, склонился над тем кто был на носилках. К счастью никто из раненых не был женат, а потому святому отцу никто не мешал, тем паче, что в лекарском деле со служителями Господа ни какой лекарь сравниться не мог.
— Этого срочно нужно осмотреть.
— Несите его в наш дом, — распорядилась уже взявшая себя в руки Анна.
— Стоит ли, — с сомнением проговорил Маран.
— Стоит. Он был ранен, выполняя приказы моего мужа, и потому не будет лежать в казарме. Несите, — Анна была деловита и спокойна.
Она не обратила внимания как на нее посмотрели селяне и воины, не заметила она и одобрения мелькнувшего в глазах Рона и того как он удовлетворенно кивнул собственным мыслям. Сама того не понимая она сейчас выросла в глазах окружающих на две головы, хотя и до этого не была обделена любовью окружающих.
Раненый лежал на столе в зале первого этажа, над которым висел светильник, сейчас в нем горели все свечи, хотя на улице было уже светло, в доме сохранялся сумрак. Сейчас он был без сознания, воздух с противным хрипом и каким то посвистом проникал в его легкие и со столь же не приятными звуками покидал их.
Быстро подготовившись к предстоящей операции, падре подошел к раненому и сноровисто разложил на придвинутом не большом столике свои инструменты.
— Дитя мое, я не думаю, что вам стоит смотреть на это.
— Позвольте мне остаться, святой отец.
— Зачем вам это.
— Боюсь, что это первый, но не последний раненый и если мой муж по долгу отправляет их на смерть, то я считаю своим долгом уметь бороться со смертью.
Сказано это было без пафоса, а с какой то ярой убежденностью, так что священник решил не противиться ее желанию, тем более что помощник ему не помешал бы.
Операция была довольно сложной, так как рана была не хорошей, было пробито легкое. С такими ранениями обычно долго не жили, так как удар меча, это весьма серьезно, рана получалась весьма обширной. Однако парень обладал поистине завидным здоровьем и организм пока весьма успешно боролся с ранением, но дольше тянуть было уже нельзя. Падре действовал весьма сноровисто, что говорило о большой практике. Все время операции он был спокоен, деловит и сосредоточен. Анна по мере своих сил и скромных познаний помогала священнику, хотя и было заметно, что тот особо то и не нуждался в ее помощи, впрочем, ее помощь была не лишней, так как экономилось время и высвобождались руки.
Анна бледная как полотно, все же умудрилась сохранить самообладание и ни разу не перепутала и не ошиблась выполняя указания священника. Она и раньше имела опыт работы с ранениями, но это были скорее порезы, той или иной степени, с проникающим ранением она имела дело впервые, а потому чувствовала себя не ловко, ее мутило от представшей картины, но она сумела взять себя в руки и не смотря на дрожь в коленях, руки ее действовали весьма твердо.
Наконец с раненым было покончено, последний шов лег на разрез, знаменуя собой окончание операции.
— Все. Теперь все в руках Господа и силы его тела, — устало проговорил священник. — Теперь нужно, чтобы с ним постоянно кто ни будь был рядом. Скоро действия макового раствора закончится и тогда ему будет очень больно, поднимется жар.
— Я буду с ним рядом.
— Анна…
— Нет, нет, падре. Даже не уговаривайте. Только вот его нужно перенести в другую комнату.
— Я скажу Рону, вот только снимать его со стола нельзя.
Вскоре в дом вошли Рон и еще трое воинов, один из них имел рану на голове, но та была не опасной, так что не помешала ему участвовать в переносе стола с раненым в соседнюю комнату, временно превращенную в лазарет.
