Ольга Ильина - Особенные. Элька-4
— Например?
— Например, о том, почему ты задаешь мне этот вопрос?
— Потому что никому другому я задать его не могу, в силу отсутствия некоторых слишком занятых субъектов. Ну, так что?
— Я слышал об этом.
— И?
— И все. Если он так хочет, то пусть вступает.
— Значит, никого кроме меня это не волнует?
— А в чем проблема-то?
— А в том, что вы там как зомби ходите или бомбы замедленного действия. Что прикажут, то и сделаете, даже если это что-то ужасное.
— Стас рассказывал?
— Упоминал, — поправила я. — И мне все еще не безразлично, что с ним происходит.
— Ты только Стасу об этом сказать не вздумай.
— Почему?
— Потому что он и так с ума сходит, а узнает, что все еще чувства к другому имеются, запрет тебя в золотой клетке, птичка, и не выберешься.
— Поводка не достаточно? — хмыкнула я, прокручивая браслет Диреева.
— Для него нет. Знаешь, я тебе одну вещь сейчас скажу, а ты просто прими это. Вот ты любишь очень многих, родителей, друзей, бабушку, Стаса, и даже к Егору ты не безразлична. А у нас все не так. Становясь карателями, выбирая этот путь, мы отказываемся от привязанностей, от чувств, от всего.
— Но ты же не отказался. Ты смеешься, разговариваешь со мной, дразнишь и бесишь иногда.
— Да, и тебе кажется, что мы друзья.
— А разве это не так?
— Так, конечно. Но если мессир прикажет мне забыть, что у меня есть такой хороший друг, то поверь, я о тебе и не вспомню.
Меня пробрала дрожь от его слов. Неужели так бывает? Неужели так и впрямь может быть?
— Стасу повезло. Он встретил любовь, вернул свое сердце. Ты — его сердце, Эля. Ради тебя он предаст и убьет кого угодно, даже меня, даже всех твоих друзей, если придется, даже своего собственного брата.
— Я не хочу.
— Это не вопрос желания, это вопрос твоей безопасности, твоего благополучия. Он сделает для тебя все, мир перевернет, но другие для него все также остаются безразличны.
— Даже ты?
— Даже я.
— Тогда разве это дружба?
— А разве ты не откажешься от друга ради любимого человека?
— Я постараюсь не ставить перед собой такой выбор.
— И все же?
Я не ответила. Игнат говорил о таких вещах, о которых мне не то что говорить, даже думать не хотелось. Хорошо, что мы к аэропорту уже подъехали.
И как я бежала к терминалу, как на крыльях, искала глазами проходящих контроль, в надежде увидеть знакомую фигуру с корзинкой. Крыс конечно же не в восторге. Ехать в сумке, как какой-то кот. О, я прямо слышу его фырканье и недовольную усатую мордочку. Но люди проходили, один за другим, дети, мужчины, женщины, а их все не было. Я даже забеспокоилась, может перепутала что? Может, это вовсе и не тот рейс? Может они летят сейчас на другом самолете или наоборот, давно прилетели?
Но вот прошла грузная тетушка с большой клетчатой сумкой, а за ней показалась она — моя мама. И Рейнер, чуть позади. Но где же корзинка? Неужели Крыс прилетел как какой-то чемодан или Полкан, в багаже? Оказалось, он вообще не приехал.
— Как? — разочарованно выдохнула я, когда Ева мне об этом сказала.
— У него образовались какие-то срочные дела.
— И у него тоже? Да что это такое? У всех дела, все заняты и не могут найти даже минутку, чтобы поговорить со мной.
— Кажется, ты сейчас не о хранителе говоришь, — заметила Ева. А мне стыдно стало. Вот я дура. Маму сто лет не видела, а все продолжаю думать о моем недопарне. Все, хватит.
Я решила забить на Диреева, а вот встретимся, и я выскажу все, что думаю об этом наглом, самоуверенном и постоянно забывающем обо мне типе. И в этом очень помогла прогулка с Евой. Я ей весь наш город показала, самые мои любимые места. И смотровую площадку в парке Пушкина, и знаменитый памятник трем «дуракам», конечно, на самом деле это не дуракам памятник, а трем великим писателям, и вообще он довольно симпатичный. Сидят на постаменте три ученых мужа с бородами и думы думают, а мы местные их так некрасиво обозвали. Зато все знают где памятник «трем дуракам» находится.
И, конечно же, наше путешествие не обошлось без посещения торгового центра, где мы подобрали удивительное, очень красивое платье для Зимнего бала. Правда, к концу Ева слегка заскучала, но это, наверное, перелет сказался. В общем, решили мы поужинать в кафе «День и Ночь» и попрощаться до завтра.
А завтра Ева придет к нам с родителями пообщаться. Это не моя идея была, а другой моей мамы. Она немного нервничает и ревнует нас к незнакомой женщине, которая за такое короткое время умудрилась привязать к себе ее любимую дочь, меня то есть, а в домашней, родной обстановке ей, наверное, проще будет, спокойнее.
Но одну странность я все же заметила. Рейнер, который все время был рядом и сопровождал нас, держался сухо и отстраненно с мамой, это настолько бросалось в глаза, что я решила спросить, когда мы прощались:
— У вас все в порядке с Владимиром?
— А что такое? — слегка удивилась Ева.
— Он странный какой-то. На тебя совсем не смотрит.
— Да?
Ева повернулась к мужчине и лучезарно улыбнулась.
— Нет, Элечка, тебе показалось. У нас все хорошо. Правда, милый?
На слове «милый» Рейнер слегка скривился, что удивило меня еще больше, но Ева посерьезнела и поспешила развеять мои сомнения.
— Ты права, милая, мы в ссоре. С ним просто невозможно разговаривать, когда он на службе.
— Но он хотя бы рядом с тобой, — снова вспомнила я о моем любимом карателе. Где он сейчас? Думает ли обо мне?
До квартиры я решила добираться сама, а то как с маленькой обращаются, до дверей доводят и из рук в руки передают. Можно подумать, что я могу потеряться или исчезнуть куда. Но периметр все же проверили, безопасность превыше всего.
Сейчас у нас в подъезде вместо тети Кати суровый дядечка сидел из инквизиции и всех своим грозным взглядом сканировал, общался только по мере необходимости, зато никаких хулиганов и нарушителей в зоне видимости не осталось. Теперь наш дом все криминальные и полукриминальные типы стороной обходят. Боятся.
— Здравствуйте, — поздоровалась я, проходя мимо.
— Здравствуйте, Эльвира Андреевна.
Да, это фишка у него такая, всех жителей по имени отчеству величать от мала до велика. Вы не представляете, как подобное обращение благоприятно сказывается на отношении друг к другу и вахтеру обитателей подъезда. Даже забулдыга дядя Миша, с пятого этажа пить меньше стал. Ему как скажут:
— Добрый вечер, Михаил Валерьевич, — так мужичонка расцветает, осанка распрямляется, благородство в глазах появляется и военная выправка узнается, которую дядя Миша давно уже подрастерял. Чудеса!
