Ольга Ильина - Особенные. Элька-4
— Кать, ты Нику расскажешь? — спросила я, проводив остальных из библиотеки.
— Если ты не против, — ответила подруга. Как я могла быть против? У этих двоих вообще все семимильными шагами к свадьбе шло. Она, конечно, скрывает, но я заметила на запястье один очень примечательный браслетик, который Ник однажды пытался подарить своей лунной кошке. Она тогда его послала, а сейчас… блин, кажись, все мои подруги созрели для брака. И это в восемнадцать-то лет. Куда катится мир? Нет, это, наверное, какой-то вирус. Сначала Ленка подцепила, теперь Катя, и я тоже, кажись на грани. Да какое там на грани, я уже им давно болею. Вот если Диреев вздумает мне предложить, думаете откажусь? Хотя, с этим ритуалом единения, мы как бы уже… того самого… женаты, ой, чур, меня, чур! Вот так вот, не успела в девушках побыть, как я уже замужем, твою мать. Несправедливо. Все у нас с Диреевым неправильно как-то. Сначала постель, потом свидание, закончившееся неудачно, потом расставание, несчастная любовь, а теперь вообще… черте что. И меня это здорово напрягает. Вот, мои подруги любят, ходят на свидания, мечтают, получают цветы и подарки, а я? А на мне браслет, и любимый проходит мимо, словно не замечает. И где тут, скажите мне, справедливость?
О, сегодня опять прошел. И ведь не было в коридоре никого. Глянул только, обжег взглядом, улыбнулся одними уголками губ и дальше двинул. И меня неожиданно так это разозлило, что я повернулась к нему и крикнула:
— А знаешь что, мне надоело. Венька все знает, девочки знают, все всё знают. А я хочу на свидания ходить, целоваться по углам, получать цветы, улыбаться, прикасаться, и слышать всякие глупые нежности от любимого человека. Я хочу на настоящее свидание.
Он повернулся, выгнул бровь, насмешливо на меня посмотрел и… промолчал.
— Вот так всегда, — вздохнула я, глядя на удаляющуюся спину.
А утром, когда я на пробежку собиралась, открыла дверь, а там маленькая корзинка фиалок. Думала сначала, что это Себастиан Веньке такой сюрприз сделал, он у нас любитель говорить языком цветов. Но тут я карточку заметила, на которой было мое имя.
— Надо же, — удивилась я, и открыла ее, а там четверостишье:
Люблю безоглядно, люблю безрассудно.
Люблю изнутри, неразумно, подспудно.
Люблю нескончаемо, в чем-то наивно,
Люблю и развратно, и слишком невинно.
А на следующий день еще один букетик и снова стихи, продолжение этих:
Люблю растревоженно, невообразимо,
Люблю потому, что ты просто любима.
Люблю осторожно, люблю без опаски,
Люблю как принцессу, из девичьей сказки.
И еще один:
Люблю я восторженно, нежно и сладко,
Люблю, потому что всё в полном порядке.
Люблю изначально, навечно, прекрасно,
Люблю так глубинно, что даже опасно.
И еще:
Люблю нерушимо, фундаментально,
Люблю единично и феноменально.
Люблю я и ласково, и грубовато,
Люблю, и любовью бескрайно богатый.
И новый букет:
Люблю горделиво, чувствительно, томно,
Люблю и напористо, и слишком скромно.
Люблю постоянно, люблю запредельно,
Люблю плодотворно и жутко смертельно.
Люблю окончательно и неизменно,
А ты меня любишь?
Что я могла на это сказать?
Поймала моего упрямого льва в коридоре, подошла, огляделась, убедившись, что никто на нас не смотрит, обняла и прошептала:
— Тебя я люблю не меньше, поверь мне.
Чмокнула в щеку и убежала по своим делам, совершенно счастливая.
— И все же, я жду свидания.
— Как на счет бала?
— Бала? — я притормозила, обернулась, прищурилась.
— День Зимы. Ты и я, смокинг, платье, лимузин.
— А как же твое «мы должны все скрывать. Быть вместе — опасно»? Передумал?
— Не совсем.
— Тогда, значит, у вас наметились какие-то сдвиги, а ты мне не говоришь.
— Ты мне тоже многого не говоришь.
— Например? — теперь настала моя очередь хмуриться.
— Например, о ваших посиделках в библиотеке.
— Как ты. — хотя, чему я удивляюсь, он же всегда все знает. Не удивлюсь, если и имя J. тоже.
— Знаешь что? — возмутилась я.
— Что? — лучезарно улыбнулся он. Вот прямо во все свои тридцать два зуба и так счастливо, так заразительно, что весь мой гнев и обиды растворились, заменяясь ответной улыбкой.
— Хорошо, я пойду с тобой на бал. И мы будем танцевать весь вечер, наконец-то как нормальная пара.
— Обещаю.
— Ладно. Заезжай за мной в восемь, — ответила донельзя довольная я. Выпросила таки свидание, и не какое-то свидание, а самое что ни на есть грандиозное. Это свидание пройдет в Дмитриевском дворце через две недели, семнадцатого декабря, на глазах у всех мы объявим о наших отношениях, о нашей любви и больше никто, никто и ничто не сможет нас разлучить. Ведь он обещал, а мой Диреев всегда выполняет свои обещания.
С той фундаментальной встречи в нашей комнате прошла неделя. И теперь, каждый раз заходя туда, мы все меньше ее узнавали. Во-первых, цветы. Что Диреев, что Себастиан, оба словно соревновались между собой, кто больше подарит. Теперь полкомнаты заставили фиалки, а вторую половину розы. Запах стоял непередаваемый. Даже Варечка, наша ледышка бесчувственная, начала завидовать. Во-вторых, стены. Мы освободили одну, чтобы начать создавать картину из нитей и зацепок, как раньше я с Крысом делала. Здесь было все, все, что удалось выяснить за неделю.
Центром всего были стихи и то, что удавалось перевести Варе, которой я нехотя, но все же отдала дневник Бальтазара.
От стихов велась нить к артефактнику регистратору по фамилии Отто. Наш неуловимый J.. Кристине мало что удалось выяснить, в основном какие-то обрывки. Если Эмир Отто был очень знаменит, то о его ученике, о его племяннике не упоминалось вовсе. Мы знали только, что после ухода на пенсию, Эмир жил в Чехии. Совпадение или закономерность? Он умер не так давно, всего каких-то десять лет назад. Учеников не брал никогда, в последние годы слыл чудоковатым затворником. А вот его дом сохранился до сих пор. Я попросила Крыса выяснить, кому он принадлежит, и что там сейчас находится, быть может там люди живут. Кто знает? Но пока ответа не было. А я надеялась услышать его уже в живую, не через зеркало. Ведь очень скоро, всего через каких-то три дня они будут здесь. Ева, Владимир Рейнер и мой любимый хранитель.
Второй нитью стали кулоны. Оказалось, они действительно продаются в лавке, вот только совсем не те.
