Дэвид Эддингс - Келльская пророчица
Хотя не вызывало сомнений, что Гэран прекрасно умеет ходить, Сенедра не выпускала сына из рук, прижимаясь щекой к его розовой щечке и отстраняясь лишь затем, чтобы поцеловать ребенка. Похоже было, Гэран ничего не имел против.
Закет обнимал за плечи прорицательницу из Келля и, судя по выражению его лица, не собирался размыкать объятия. Гарион вспомнил, как Сенедра на заре их любви доверчиво прижималась к нему, словно прося, чтобы он вот так же ее обнял. Он устало двинулся к Эрионду, который глядел на залитое ярким солнцем море.
— Я хочу спросить тебя кое о чем.
— Спрашивай, Гарион.
Гарион указал на Закета и Цирадис.
— Вот это — тоже предначертано? Понимаешь, в юности Закет потерял очень дорогого ему человека. И если он теперь потеряет Цирадис, ему конец. Я не хочу этого!
— Успокойся, Гарион, — улыбнулся Эрионд. — Этих двоих уже ничто не разлучит. Ты прав, и это было предопределено.
— Хорошо. А они знают об этом?
— Цирадис знает. А со временем все объяснит и Закету.
— А она все еще обладает даром провидения?
— Нет. Эта часть ее жизни закончилась в тот момент, когда Полгара сняла с ее глаз повязку. Но она видела будущее, а память у Цирадис отменная.
Гарион с секунду поразмышлял, и вдруг глаза его широко раскрылись.
— Ты хочешь сказать, что судьба всей вселенной зависела от выбора обыкновенного человека? — с величайшим изумлением спросил он.
— Я не назвал бы Цирадис обыкновенной. Она готовилась к своей миссии с самого раннего детства. Но в чем-то ты прав. Выбор должен был сделать человек, причем без всякой посторонней помощи. Даже соплеменники не могли помочь Цирадис в этот решающий момент.
Гарион содрогнулся.
— Какую муку она, должно быть, испытала! Как одинока была!
— Да, это правда. Те, кто делают выбор, всегда в этот момент одиноки.
— Но ведь выбор ее не был случайным?
— Нет. Ведь на самом деле она выбирала не между твоим сыном и мною, а между Светом и Тьмой.
— В толк не могу взять, в чем тогда была проблема? Разве не всякий предпочел бы Свет кромешной Тьме?
— Такие, как ты и я, возможно. Но прорицателям прекрасно известно, что Свет и Тьма — две стороны одного и того же. А о Цирадис и Закете не волнуйся. — Эрионд постучал пальцем по лбу. — Наш общий друг кое-что задумал для этой парочки. Закету предстоит стать очень важной персоной и немало совершить в своей жизни, а в обычае нашего друга в таких случаях щедро награждать людей авансом.
— Как Релга и Таибу?
— Или как тебя и Сенедру, Полгару и Дарника…
— А не мог бы ты открыть мне, что должен совершить Закет? Что тебе от него надо?
— Он должен довершить начатое тобой.
— А разве я делал что-то не так?
— Ты все делал правильно, но ты ведь не ангараканец. Думаю, ты все сам со временем поймешь. На самом деле это не так уж и сложно.
Тут Гариону пришла в голову одна мысль — в тот момент он ничуть не сомневался, что она верна.
— А ведь ты все знал заранее… Ну, я имею в виду, знал, кто ты на самом деле такой.
— Я знал, кем могу стать, знал задолго до того момента, когда Цирадис сделала выбор. — Он взглянул туда, где остальные с великой печалью окружили безжизненное тело Тофа. — Думаю, мы им сейчас нужны…
Лицо Тофа было безмятежно — казалось, что гигант спокойно спит, к тому же массивные руки, сложенные на груди, скрывали страшную рану, нанесенную мечом демона. Закет нежно обнимал Цирадис, по лицу которой вновь струились слезы.
— Ты уверен, что это здравая мысль? — спросил Белдин у Дарника.
— Да, — просто ответил кузнец. — Видишь ли…
— Не надо ничего объяснять, — прервал его горбун. — Я хотел знать, уверен ли ты, только и всего. Давай смастерим носилки. Так будет торжественнее…
Белдин взмахнул рукой, и подле недвижного тела появились гладкие длинные шесты и моток крепкой веревки. Вдвоем они быстро и ловко соорудили носилки и положили на них тело друга.
— Белгарат, — позвал брата Белдин, — и ты, Гарион, нам нужна ваша помощь.
Невзирая на то, что каждый из них легко мог бы в мгновение ока перенести тело Тофа в грот, четверо волшебников избрали другой путь: они медленно и торжественно понесли усопшего к месту его последнего упокоения, совершая церемонию, древнюю, как мир.
Грот, лишенный теперь кровли, заливали теплые лучи полуденного солнца. Завидев мрачный алтарь, Цирадис еле заметно вздрогнула.
— Какой он мрачный, безобразный, — грустно и тихо произнесла девушка.
— Да, и в самом деле отвратительный, — критически прищурилась Сенедра. Она обернулась и поглядела на Эрионда. — А ты не хочешь…
— Конечно, — согласился он.
Стоило ему кинуть взгляд на отвратительный алтарь, и каменную уродину заволокло туманом, а когда дымка рассеялась, то все увидели массивный гроб из снежно-белого мерцающего мрамора.
— Так намного лучше, — сказала Сенедра. — Спасибо тебе.
— Он ведь был и моим другом, Сенедра, — ответил юный бог.
…Нет, эти похороны вряд ли можно было назвать обычными. Гарион и его друзья окружили мраморный гроб плотным кольцом и замерли, глядя в лицо друга. И столь велик оказался накал страстей здесь, в этом тесном гроте, что Гарион не понял даже, кто сотворил первый цветок, но вскоре стены сплошь оплели бесчисленные, похожие на плющ побеги, усыпанные ароматными белыми цветами, а каменный пол устлал зеленый мшистый ковер. Цветы почти укрыли гроб, а Цирадис выступила вперед и положила на недвижную грудь гиганта скромную белую розу. Потом она поцеловала Тофа в ледяной лоб и прерывисто вздохнула.
— Как скоро цветы эти увянут и осыплются белые лепестки…
— Нет, Цирадис, — ласково возразил Эрионд. — Этого не случится. Они останутся нетленными до кончины мира.
— Спасибо тебе, бог Ангарака, — искренне поблагодарила Цирадис.
Дарник и Белдин, отойдя в сторонку, о чем-то посовещались, потом одновременно взглянули вверх, концентрируя силу, — и вот над полуразрушенным гротом появилась кровля из прозрачного кварца. Солнечные лучи, проходя сквозь эту толщу, дробились на миллионы крошечных радуг.
— А теперь пора, Цирадис, — сказала Полгара. — Мы все сделали как подобает.
Они с Полидрой взяли заплаканную прорицательницу под руки и повели прочь из грота. Остальные двинулись следом.
Дарник задержался в гроте. Он долго стоял подле гроба, положив руку на плечо друга. Но вот он убрал руку, и, возникнув из воздуха, на ладони его явилась рыболовная снасть, некогда принадлежавшая Тофу. Дарник бережно положил ее в гроб подле тела и в последний раз погладил скрещенные на груди огромные руки. Потом он, не оборачиваясь, вышел.
