Михаил Ежов - Время камней
Армиэль шла медленно, как и полагалось невесте. Справа ее придерживал под локоть император Камаэль, с улыбкой кивавший гостям. За ними двигались парадно одетые преторианцы с отнюдь не декоративным оружием в руках. Они зорко поглядывали по сторонам, понимая, что опасность может грозить всегда и везде, и праздники отнюдь не исключение.
Император подвел дочь к алтарю и передал Квай-Джестре, а сам отступил на почетное место отца невесты. Музыка и голоса стихли: наступил сакральный момент жертвоприношения.
Ормак взял нож и ухватил барана за один из рогов. Рабы держали агнца, запрокинув ему голову. Животное жалобно проблеяло, вращая выпученными глазами. Когда Квай-Джестра приставил лезвие к его шее, Армиэль зажмурилась.
Через пару секунд Ормак продемонстрировал собравшимся окровавленный нож, а один из рабов подставил под алую струю золотую чашу. Другой тем временем раздувал огонь в жаровне.
Квай-Джестра отложил нож и принят из рук раба чашу с кровью. Бездыханную тушу барана оттащили в сторону. Ормак поднял сосуд над головой, а затем медленно и аккуратно вылил его содержимое на горячие угли. Взметнулся дым, спиралью уходя вверх. Когда чаша опустела, Квай-Джестра вернул ее рабу и встал перед алтарем на колени. То же самое проделала Армиэль.
Из-за занавеса появился жрец в золотой мантии, с жезлом в одной руке и с влажной кисточкой в другой. Остановившись справа от жениха и невесты, он прочел молитву, вознося хвалу богам и испрашивая у них благословения для будущих супругов. Затем он окропил алтарь водой, размахивая над ним кисточкой, после чего Ормак и Армиэль поднялись и отступили на три шага.
Жрец занял место перед ними и начал читать молитву, попеременно касаясь жезлом то плеча Квай-Джестры, то принцессы. Когда он закончил, молодой адепт подал ему подушечку с двумя браслетами. Один был больше и тоньше другого. Они предназначались для супругов и символизировали их союз. Жрец торжественно вручил их Ормаку и Армиэль, и они по очереди надели их друг другу. После этого Квай-Джестра вознес молитвы богам, а затем то же самое проделала принцесса. Несколько рабов быстро расстелили ковровую дорожку, ведущую через сад к пристани, где молодых ждала празднично украшенная трирема. В сопровождении родственников и гостей Ормак и Армиэль прошествовали к каналу, который им предстояло переплыть, чтобы завершить церемонию: это символизировало конец старой жизни и начало новой.
Преторианцы постоянно находились подле Камаэля, его дочери и Первого Советника. По мере того как процессия приближалась к пристани, их становилось все больше, и вскоре они окружили толпу плотным кольцом. Отряд гвардейцев находился и на триреме. Все они были вооружены щитами на случай, если придется прикрывать императорскую семью от стрел. Подобные предосторожности были обычным делом и никого не смущали.
Ормак и Армиэль спустились по ступенькам и ступили на трап. Как только они оказались на борту, матросы отдали швартовые, и судно отчалило. Рабы взмахнули тяжелыми веслами, и трирема пустилась в путь. На ней не было никого, кроме супругов, гвардейцев и матросов — в это короткое путешествие молодожены отправились без родственников и гостей, даже император остался на берегу.
Остальные направились в новый дом Первого Советника и его супруги. Именно там должно было состояться празднование свадьбы. Туда же унесли и подарки, которые в конце дня предстояло открыть молодым.
Бракосочетание принцессы отмечалось всей страной. О нем заранее были разосланы вести, и даже в дальних провинциях пили за здоровье супругов. В самом же Тальбоне было устроено грандиозное празднество с карнавалом и представлениями. Для этого государственные агенты в течение нескольких месяцев подыскивали и нанимали бродячие труппы, цирки и театры, которые теперь выступали на улицах и площадях столицы. Повсюду были вывешены флаги и звучала музыка, питейные заведения по императорскому приказу должны были работать до утра, хотя в обычное время закрывались не позднее полуночи.
Когда Ормак и Армиэль проплывали по каналам Тальбона, им махали с набережных и бросали в трирему цветы. Преторианцы, выстроившись вдоль бортов, зорко вглядывались в толпу, выискивая возможных стрелков и держа щиты наготове. В воздухе реяли воздушные змеи с длинными разноцветными хвостами, на которых были начертаны имена вступивших в брак: считалось, что так боги лучше их запомнят.
— Это великий день! — проговорил Ормак, глядя на ревущих от восторга людей. — Он войдет в историю.
Армиэль скользнула по нему равнодушным взглядом.
— Вы счастливы, Ваше Высочество? — обратился к ней Первый Советник.
— Вполне, — ответила принцесса.
— Я понимаю, что вы предпочли бы видеть на моем месте другого, — проговорил Квай-Джестра с легкой неприязнью. Несмотря на то что от союза с дочерью Камаэля он ожидал только политических выгод, его самолюбие страдало.
— Само собой, — отозвалась Армиэль, пожав плечами, — но жизнь часто преподносит нам сюрпризы.
— Уверяю вас, что наше супружество не будет для вас обременительным, — сказал Ормак с едва заметным поклоном.
— Тем лучше, — Армиэль отвернулась, глядя на исчезающий в утреннем тумане сад императорского дворца. Еще виднелись набережная и решетка, но они уже таяли в серой пелене — так же, как ее мечты и надежды на счастье.
На глаза навернулись слезы: почему Сафир обманул ее?! Он обещал, что они будут вместе до конца дней, а сам стал изменником и исчез. Неужели все его слова о любви были игрой, диктовались желанием поближе подобраться к императору, втереться к нему в доверие? Она не могла в это поверить: все ее существо восставало против подобного допущения. Армиэль не сомневалась, что Сафир любит ее, но как он мог уничтожить все ради неизвестно чего? Что заставило его напасть на ее отца? Деньги казантарцев? Ей пытались внушить эту мысль, но она казалась ей просто нелепой: род Маградов был так богат, что не нуждался в подачках врагов. Нет, Сафир никогда не променял бы ее и возможность дать продолжение императорскому роду ни на какие богатства — он вовсе не был глупцом. Армиэль размышляла об этом день и ночь, но, как ни билась, не могла отыскать подходящего ответа — все казалось ей абсурдным.
Она взглянула на толпу, приветствующую ее, и усмехнулась. Они счастливы на ее празднике, а она? Ормак не был ей неприятен, но она никогда не думала о нем как о будущем супруге. На брак она согласилась только потому, что после исчезновения Сафира ей было все равно, за кого выходить, а отец настаивал, чтобы свадьбу сыграли как можно скорее. Он был уже стар и хотел успеть понянчить внуков и убедиться, что его род получит наследников. Что ж, она не видела причины отказывать и тянуть с венчанием. В конце концов, империи нужны императоры.
