Кирилл Шатилов - Торлон
— Свежий воздух вредит свиткам, — наставительно прошамкал Харлин, сидевший за столом спиной к двери и что-то писавший. — Что сказала тебе Эльха?
— Кто? — не понял Фейли.
— Эльха, жена простофили пекаря. Только не говори, что не встретил ее на улице. — Спина писаря задрожала от беззвучного смеха.
— Откуда вы знаете? — искренне поразился Фейли, проходя внутрь и без приглашения усаживаясь на сундук.
— Она всегда норовит занять отхожее место раньше нас, мужиков, чтобы потом сделать вид, что уступает его по доброте душевной.
— Кажется, сегодня я ее опередил.
Харлин оглянулся и погрозил Фейли палочкой.
— Не пойми меня превратно, но и ее можно понять, — сказал он, не изменяя своему обыкновению несколько раз использовать во фразе одно и то же слово. Вероятно, Харлин считал подобные речевые обороты особенным изыском. — Между прочим, вот эту галиматью я пишу по ее просьбе.
— Что-нибудь заслуживающее внимания? — вытянул шею Фейли.
— Только не твоего. Под предлогом отчета о работе пекарни за последние несколько дней наша соседка дает понять одной благородной особе, что питает к ней не одни лишь деловые чувства.
— И вы все это пишете для нее?!
— А ты считаешь, что два лишних силфура, не считая трех за свиток, могут мне помешать? — Харлин начертил в спертом воздухе закорючку и вернулся к работе. — Так что сказал наш добрый Хейзит?
— Мне подождать, пока вы закончите, или рассказывать прямо сейчас?
Фейли спросил его об этом из вежливости. Все, кто когда-либо пользовался услугами писаря, знали, что Харлин любит заниматься несколькими делами одновременно. Причем чем больше у него находилось забот, тем безупречнее он с ними справлялся. Фейли не раз был свидетелем того, как старик читает про себя один свиток, делает записи в другом, разговаривает с посетителем и свободной рукой кормит хлебными корками проголодавшегося филина. При этом он помнил прочитанное, не делал ошибок в написанном, отвечал впопад на любые вопросы и успевал отдернуть руку прежде, чем острый клюв слепой птицы больно тыкался в палец.
— Вижу, что жизнь на заставе заставляет человека поглупеть, — сочувственно сказал старик, изящно поставив рядом два созвучных слова. — Рассказывай.
Фейли в общих чертах передал услышанное от юного строителя и от себя добавил:
— По-моему, он выполняет какое-то поручение для замка.
Харлин дописал свиток, придавил его по углам круглыми камешками, чтобы сох, и сел на стуле боком.
— Какое поручение мог получить строитель, кроме как строить?
— Скорее всего, — неуверенно согласился Фейли.
— Мне Хейзит всегда казался мальчуганом головастым. Готов поспорить, что из него когда-нибудь выйдет толк.
— Тогда тем более непонятно, — начал Фейли, — почему вы не воспользовались этим и не обратили его в нашу веру.
— Не все сразу, друг мой, не все сразу. — Тон старика как будто смягчился. — Торопить человека — все равно что раньше времени вырывать из земли саженцы и проверять, не принялись ли корни. Ему еще предстоит кое-что понять самому, а уж потом не мы его, а он нас найдет. Помяни мое слово. И чем больше он будет крутиться в замке, тем скорее какой-нибудь пустяк подскажет, что гибель его отца не была роковой случайностью. У нас с тобой нет доказательств, хотя мы понимаем, что иначе быть не могло. Он же пока этого не понимает, но у него будут доказательства. Он почувствует. И тогда даже мы с тобой не сможем его переубедить в обратном. Он захочет проверить свои догадки, а никто, кроме нас, не станет его слушать. Он тебе доверяет?
— Так вот как вы и меня заманили в свои сети! — рассмеялся Фейли.
— Он тебе доверяет? — повторил свой вопрос Харлин.
— Это мы поймем, если он придет.
— Ты что, сказал ему, у кого остановился?
— Я просто объяснил, где меня можно при желании найти.
— Меня не спросил!
— Вы разве против?
— Это мы тоже поймем, когда он придет, — Харлин скривил рот в беззубой улыбке. — Значит, Ракли послал вдогонку второй отряд, в котором очутился твой приятель Фокдан и сын самого Тивана? Занятная картина! И при этом не спешит гнать гонцов на другие заставы, надеясь, что общими усилиями двух отрядов удастся разбить шеважа? Видать, не один я к старости глупею.
Он начал долго и нудно рассуждать, какую Ракли совершает ошибку. И ни слова о том, в чем может корениться ее причина. Фейли слышал нечто подобное еще накануне, когда впервые с прошлой зимы постучал к нему в дверь и рассказал о случившемся в Пограничье. Едва ли это стоило называть глупостью, но что старость берет свое, и не только в смысле выпавших зубов, было очевидно.
Фейли с каждым мгновением все больше хотелось есть.
В доме Харлина еды отродясь не водилось, а рассчитывать, что хозяин изменит своему обыкновению и сходит на рынок ради нежданного гостя, было бы наивно. Вспоминать о том, что пора-таки перекусить, ему помогал филин. Если только не спал, как сейчас, — что могло продолжаться несколько дней. Иногда Фейли казалось: птица потому так долго и не умирает, что живет двумя жизнями: в реальной и во сне. Что будет с Харлином, когда однажды она не проснется, он старался не думать.
— … героев больше не осталось, — закончил писарь свой пространный монолог и посмотрел на слушателя. — Ты чего-то ждешь?
— Нет, я только хотел спросить, что вы делаете, когда проголодаетесь?
— Не помню, чтобы подобное случалось с тех пор, как мы с Хоканом, отцом известного тебе теперь Хейзита, строили этот дом. — Он почесал затылок палочкой и постучал крючковатым пальцем по прутьям клетки. Филин резко повернул лишенную шеи голову, но глаз так и не открыл. — Иногда хожу к ним в таверну. Там неплохой суп.
«Не идти же и мне туда, — подумал Фейли. — Только ушел — и на тебе, здрасьте вам снова. Чего доброго, девчонка решит, будто я к ней специально наведываюсь. Навязчивость — худший порок. После глупости. В этом Харлин прав».
— Ладно, хватит сидеть сложа руки! — Старик бодро шлепнул себя по коленкам и встал со стула. — Клянусь именем Эригена, я сумею помешать планам Ракли. Даже если он сам о них пока не знает, — добавил он с многозначительной ухмылкой. — Ты со мной?
Этот вопрос на самом деле означал, что Фейли в любом случае придется убираться на все четыре стороны до тех пор, пока Харлин не вернется. Без него в доме имел право оставаться только филин.
У вабонов двери обычно запирались изнутри, на щеколды и засовы. Снаружи на косяк мог крепиться разве что крючок, который набрасывался на металлическую или деревянную петлю и, таким образом, скорее показывал, что хозяева отсутствуют, нежели действительно охранял дом от вторжения. Другое дело, что подобного крючка с петлей обычно бывало достаточно, чтобы непрошеные гости проходили мимо. По отношению друг к другу вабоны старались избегать лишних ссор и нелицеприятных разбирательств и не имели привычки вторгаться в чужую жизнь без спроса. Разумеется, иногда хозяева по возвращении домой обнаруживали ту или иную пропажу, обычно еду, но случалось это крайне редко, а если воров все же удавалось найти, ими, как правило, оказывались фолдиты из числа бывших виггеров, которым ранения не позволяли полноценно трудиться на земле. Поймав, их почти всегда отпускали из жалости. Нет-нет, да и наступали, правда, времена, когда многим вабонам оставалось только жалеть о своей беспечности, но это было связано в основном с неурожаями, провоцировавшими голодные бунты. Тогда, как ни старайся, ни один крючок не мог удержать рассерженной толпы. А так в обычное время роль соглядатаев выполняли соседи, чьи дома почти соприкасались стенами, и нужно было изловчиться, чтобы пробраться в один из них незамеченным.
