Танит Ли - В поисках Белой ведьмы
Карраказ не любила детей. Она почти не общалась с ними и делала это исключительно для того, чтобы к ним не привились никакие догмы или правила общества варваров или цивилизованных людей, чтобы никакая несправедливость не победила их. Она могла читать в их умах и делала это. Они не знали, что такое разочарование. Все, что могло воспрепятствовать психическому наследству, держалось под замком. Любовь к жизни, праздник тела и разума, девственная чистота и бесстрашие рассуждений, это был рог изобилия, из которого она щедро поливала их. Она дала им все то, в чем так небрежно отказала мне. Они должны были бы стать лучше, чем стали.
Однако это храбрость — наблюдать со свободной, совершенной и яркой горы за тем несвободным, несовершенным, скучным и скованным миром. Она не рассчитывала, что так случится, так же как не предполагала, что в них проявится их биология. До этого они были только счастливы, теперь же, видя несовершенство внешнего мира, заметили, что они боги.
Слушая рассказ Рессаверн, я понял, что она смотрит на жизнь глазами своей матери-ведьмы и что разделяет вину Карраказ, ее зловещую печаль и сожаление.
О самой Рессаверн в этой истории не было сказано ни слова. Полагаю, она скрыла от меня, что тоже ребенок этой колдуньи, потому что убеждена, что я тогда отнесусь к ней враждебно. Казалось, она могла бы понять, что я не споткнусь на этом откровении, раз мы были так непохожи по внешности. Я подумал о ее отце, размышляя, была ли знакома с ним моя сестра и презирала ли она его так же, как какого-нибудь смертного. Она упоминала об очищении огнем, но в этой удобной и безопасной жизни не было места трудностям.
То, что ее назначили руководительницей лекторрас, не требовало доказательств. К этому времени мы достигли берега острова. Длинный шлейф кристаллического льда тянулся из прибрежных скал, купающихся в прозрачной темноте ночи. Серебряные кучевые облака осели на горную вершину. Все выглядело так, будто масрийский художник рисовал какую-то святую гору с вершиной, утопающей в белых облаках. Несомненно, это таинственное место подходило для своей роли.
Я ступил на пляж и спросил Рессаверн:
— Почему Карраказ избегает континента? Почему она так боится покидать свою цитадель и посылает тебя вместо себя?
— Почему избегает? Да просто из-за ее славы доступной женщины несмотря на все ее усилия развеять эту легенду. Она не думала стать богиней западных земель или воскресить расу богов. Но, как ты видишь, она — богиня и лекторрас — боги. В деревнях, то там, то здесь, начали поклоняться ей и ее белым отпрыскам. Поэтому теперь она извлекла на свет эту легенду и держится в стороне.
Затем она рассказала мне о том, что действительно удивило меня:
Карраказ больше не общается непосредственно ни с обитателями берега, ни со своей лекторрас. Только горстка из них, ее первых избранных, еще встречаются с ней лицом к лицу. Моя провожатая и Мазлек были из этих немногих. Что до остальных, никто из них не видел ее и не слышал ее голос уже несколько лет.
— Она намеренно делает из себя загадку, — сказала Рессаверн, — потому что она намеревается освободиться от них, собирается покинуть гору и своих избранных, предоставив их урокам жизни. А как иначе их можно научить? Как еще она сможет стать свободной? — Ее бездонные глаза задумчиво смотрели на океан. Она произнесла:
— То, что было начато, стало глупой выходкой. Теперь она понимает это. Если продолжить, глупая выходка превратится в злую. А если не обращать внимания на злую выходку, то это будет хуже, чем сама злая выходка. Дело, которое начала здесь Карраказ из-за своего одиночества и необдуманной мечты, могло бы возродить тот самый ужас, который вселяла ее раса и благодаря которому была уничтожена. Потерянные были злые, подлые ублюдки. В них не было искры, не было души, а только бесконечная возможность Силы. И лекторрас стала тем же самым. За годы молчания и затворничества она не приняла ни одного ребенка-альбиноса, которого приносили к Белой горе. Вскоре она покинет и тех, кто остались. Они должны сами выбрать себе судьбу. Она и так достаточно навредила им своей близостью. Теперь у нее только один выход — оставить их.
— Да, — сказал я. — Это она умно придумала.
Рессаверн повернулась ко мне:
— Это горькие слова, — сказала она, — но ты с достоинством выслушал их. Ты полагаешь, что эти бедные маленькие боги, которых ты поднял в воздух, стрелявшие и плачущие, вырастут такими героями, как ты, или такими же сильными?
— Она внушает мне отвращение, — сказал я, — ее интриги, ее шатания, ее ошибки. Все. Беспорядок и жестокость. Случайное несчастье. В этом она вся.
И тут я увидел ее гнев. Я не предвидел его: ее спокойствие усыпило мою бдительность. И я никогда на мог вообразить, что ярость женщины может так взволновать меня, но она не была как другие.
— Теперь ты не варвар среди палаток, Зерван, — произнесла она. — Не шути с кровавым мечом. Ты слишком много на себя берешь.
Я взял себя в руки. Она была всего лишь девушка, хотя об этом было трудно помнить.
— Ты и она, — сказал я, — вы плывете в одной лодке, и ты ее порождение.
Как я и думал, это охладило ее. Она нахмурилась, огонь в ее глазах снова погас. Затем она, будто пытаясь взять себя в руки, довольно тихо произнесла:
— Мы теряем здесь время.
Она пошла впереди меня к тому месту, где в скале открывался узкий проход.
Все было так, как я и предполагал. Моя прекрасная сестра, не желавшая, чтобы я открыл эту тайну.
Только здесь, на скалистой тропинке, я заметил, что ее ноги босы: два золотых браслета сверкали, когда она ступала на снег. Пока мы карабкались между скалами, шум прибоя затих до звука бегущего вдали табуна лошадей. А затем стало так тихо, что я мог слышать свое и ее дыхание и редкое позвякивание золота ее браслетов, когда они ударялись друг о друга.
Глава 5
Внутренняя территория острова представляла собой море черно-белых лесов, в самом центре которых поднималась гора.
Тропинка вела нас к перевалу через скалы, а затем — вниз к внутренней долине, которая казалась спрятанной от берега, моря и континента. Единственными цветами сейчас были снежные цветы и ледяные папоротники, разрисовавшие поверхность замерзших луж. Тем не менее, по форме крон и коре деревьев, несмотря на их зимний наряд, я смог различить боярышник, дикую вишню, рододендрон и множество других, которые с оттепелью загорятся белым и фиолетовым, голубым, карминным и пурпурным. И тогда эта тайная долина предастся буйству цветов и оттенков, а ветер будет ворошить ее нежные соцветия. Интересно, какие птицы прилетят сюда и какие рыбы заплещутся в ручьях, и можно будет их есть. И тут я вспомнил, что мне не нужна их смерть и их розовые тела. В любом случае, когда весна вступит в свои права, я буду далеко от Белой горы.
