Алёна Харитонова - Охота на ведьму
А Элукс и рад-радёхонек — всё ему хотелось любовь бати да братьев старших заслужить. И так он горшки с кувшинами и кринками расписывал, что вся деревня диву давалась. А уж когда выяснилось, что именно в этих горшках молоко подолгу не скисает — заказов у гончара Ванто стало, ой, как много. Что и говорить, малохольный сынок знатно повысил барыши отцу.
И всё бы хорошо, если б не разбрасывал Элукс повсюду вещи — то кисть где обронит, то слюдяную пластину, на которой краски свои мешает, то горшочек с охрой забудет в мастерской, то кувшин почти доразукрашенный разобьёт, то ещё чего. А батя, он жутко непорядок презирал, или, может, просто на дух не выносил вечно рассеянного и кроткого младшенького.
Как матушка померла, Элуксу и вовсе хоть в петлю лезь — совсем папаня залютовал, почитай, что не день, то взбучка. Всё никак не мог отпрыск в голову взять, с чего это батя эдак зверствует. И только в деревне поговаривали, мол, слишком уж сильно парень на мать похож, видать, сдают у гончара нервы с тоски, жену-то свою он всю жизнь побивал…
А Элукс тайком убегал на матушкину могилу и плакал там, обняв убогий холмик, плакал и рассказывал родимой, как ему без неё плохо, как одиноко. Но вот однажды пришёл конец мучению — через деревню проходил волшебник из Фариджо. Настоящий то был волшебник, в серой мантии с капюшоном, при посохе, в общем, сразу видно — уважаемый человек, хотя и гном — лицо сморщенное, а росту едва нашему горшечнику по пояс. И (на счастье Элукса) папаша как раз в тот момент сынка за вихры таскал посередь улицы. Это всё потому, что Элукс — курицыно племя — грузил в телегу горшки для продажи, да и споткнулся на очередном подходе — перебил всё, что нёс.
И вот, значит, таскает батя сына за вихры, тот, как водится, тихонько подвывает, а уж вырваться (какое там!) не осмеливается. Тут подходит волшебник к дюжему Ванто (не гляди, что гном низкорослый — не убоялся) и говорит, эдак тихо, ласково:
— За что, почтенный, мальчика наказуешь?
А папаша, возьми да и гаркни, мол, надоел дармоед проклятый, всю душу вымотал, никакого от него порядку, вред один, хоть бы провалился сквозь землю супостат!
Ну, волшебник-недомерок посмотрел-посмотрел на гончара, да на клочья Элуксовых волос, что по ветру летали, стукнул посохом об землю и сказал: «Будь по-твоему, добрый человек». И исчез Элукс. Мир вокруг закружился, завертелся, сердце к горлу подпрыгнуло, а земля как есть расступилась, и провалился непутёвый в чернеющую бездну, изрытую корнями…
А когда сын гончара осмелился и глаза-то разлепил — сидел уж он на опушке леса, а рядом — давешний волшебник. Ни тебе бездны, ни тебе страха, ни гневливого папаши.
Так мальчишка попал в ученики к потомственному гномьему магу-ремесленнику Айе. И началась с той поры для Элукса совсем другая жизнь — уже никто не бил его за неуклюжесть, не ругал за нерасторопность, не порол и не называл курицыным племенем. Айе оказался учителем терпеливым и ласковым, рассказывал своему наперснику много интересного. Оказывается, у каждого над головой такая штука есть, вроде сияния, обычным глазом не видная, по которой можно определить — маг перед тобой или обычный человек. И вот Айе, как увидел Элукса, так понял, мальчишка хоть и не чародей, но будущий ремесленник, то есть, хотя магию творить и не может, но кое-какие волшебные вещи делать вполне способен. Вот, стало быть, почему молоко-то в его кринках не скисало!
И начал Айе помогать примерному мальчику в постижении науки волшебства и красок. Элукс, хотя и был тугодумом, учился прилежно — его старательности и кропотливости многие могли позавидовать. Острым умом мальчик не блистал и в Академии Гелинвира, куда привёл его наставник, часто становился предметом добродушных подшучиваний. Впрочем, в силу покладистости и мягкости характера, Элукс на шутки не обижался, да и вообще был тих, застенчив и незаметен.
Так прошёл год. За это время сын гончара постиг тонкую науку рисования и должен был сдать свой первый экзамен. Нужно сказать, не имелось в Гелинвире равных ему в росписи посуды и тканей. А потому, успешно выдержав экзамен, Элукс мог бы устроиться ко двору какого-нибудь государя, дабы расписывать посуду, в которой не портится еда, баночки для хранения кремов, что, благодаря Силе юного художника, омолаживали бы увядшие лица герцогинь и графинь с удвоенной силой, и прочая, прочая, прочая. Элукс с нетерпением ждал этого знаменательного поворота в своей жизни, очень ему мечталось заниматься любимым делом. Деньги его не интересовали, зато хотелось вернуться в родную деревню в нарядном дорогом платье, с подарками для отца и братьев. Может, хоть после этого папаша поверит в то, что он — Элукс — вовсе не курицыно племя?
Тайком мальчик даже позволял себе помечтать, как прослезится батяня, как обнимет его, как станет трясти ему руку, как почтительно будут глядеть деревенские на бывшего растяпу, да обращаться к нему на «вы». Кстати, о растяпах, даже тут, в Гелинвире, где Элукса никто не обижал, никак он не мог приучить себя держать вещи в порядке — вечно терял кисти или баночки с красками, постоянно забывал прибираться в комнате, часто путал сапоги, надевая правый на левую ногу, а левый на правую, натягивал задом наперед одежду… И лишь в одном Элукс никогда не ошибался — в выборе красок и рисунка для очередной своей работы. В чём, в чём, а в этом он был прихотлив и дотошен. Но вот, назавтра, должно было состояться первое испытание Элукса, испытание, которое либо подтвердит его звание мага-ремесленника, либо отодвинет его получение ещё на год.
Айе заранее предупредил:
— Будь внимателен, мальчик мой, задание может оказаться самым неожиданным, самым странным, главное, помни — выполнять нужно всё тщательно и аккуратно. — И добавил. — Впрочем, я в тебе уверен.
Однако он забыл, что нет для Элукса слова страшнее чем «аккуратность». Накануне испытания мальчик ничего не ел и трясся, как осиновый лист на ветру — жутко боялся провалить экзамен. Не то чтобы ему претило оставаться в Гелинвире ещё на год, нет, просто он не хотел расстраивать учителя, который так в него верил. Надо ли говорить, что весь день накануне испытания Элукса трясло от ужаса? Трясло так, что с ним приключилась «медвежья болезнь», и мальчик полдня просидел в нужнике, стыдясь и ужасаясь.
А вечером, когда юный подмастерье, наконец, рухнул на кровать, чтобы забыться спасительным сном, и вовсе приключилась беда…
Так плохо Элуксу не было никогда в жизни, даже тогда, три года назад, когда отец отработал его розгами, и пришлось проваляться в бреду и горячке двое суток. Да, даже тогда не было так плохо — жуткая боль сковала всё тело, страшная слабость рвала его на части, сознание вскипало от непередаваемой муки, словно кто-то неведомый жадно вытягивал из тщедушного тела Элукса саму жизнь. Вытягивал медленно и мучительно.
