Лоис Буджолд - Паладин душ
— Потому что, если вы не сможете сделать этого, я тоже должен об этом знать, — терпеливо настаивал Эрис.
— Но… есть только один способ попробовать — сделать это. А потом я не смогу вернуть всё на круги своя.
— Я не предлагаю вам возвращать.
— Но я боюсь оставить вас проклятым.
— Ещё более проклятым, чем теперь?
Иста посмотрела в сторону, признавая поражение. Она видела следы глубокого душевного истощения на его лице; с каждым часом он всё больше стремился оборвать свои мучения, даже если за ними его ждёт ничто.
— Но… но что, если это не то, зачем я была послана сюда? Что, если я делаю ошибочные выводы снова? Я была бы счастлива, если бы мне было дано исцелить вас. Я не хочу убивать ещё одного ди Льютеса.
— Однажды вы это уже сделали.
— Да, но не магией. Утоплением. Этот способ не подействует на вас. За последние пятнадцать минут вы ни разу не вздохнули.
— Ах, да, — он смутился и попытался вдохнуть. Глаза Иллвина расширились:
— Что это за история?
Иста посмотрела на него, скрипнула зубами и сказала:
— Арвол ди Льютес умер не на допросе в подземелье Зангра. Иас и я утопили его, ошибочно пытаясь сотворить чудо во имя Шалиона. Обвинение в измене было чистейшей клеветой.
Что ж. С каждым разом рассказ становится всё более кратким. Ещё несколько секунд Иллвин сидел с разинутым ртом. Наконец, он выдавил:
— Ох. Мне всегда казалось, что расплата за измену была странно жестокой.
— Ритуал не состоялся, потому что Арволу не хватило смелости. — Она замолчала. А потом выпалила: — Но я могла спасти его в последний момент, если бы призвала чудо исцеления. Даже тогда, когда он лежал мёртвый у наших ног. Мать, богиня целительства, стояла по правую руку от меня, на… грани восприятия. Если бы только мою душу тогда не наполнили ярость, страх, скорбь, что там не осталось места, куда мог бы войти бог. — В трёх первых признаниях отсутствовало это уточнение, отметила про себя она. Иста снова взглянула на Иллвина. — Или если бы я любила, а не ненавидела его. Или если бы… не знаю.
Иллвин откашлялся:
— Большинству людей не удаётся совершить чудо. За такое упущение расплачиваться не нужно.
— За моё — нужно. Я была призвана. — Она задумалась, а повозка, скрипя, ехала дальше. Теперь я снова призвана. Но зачем? Она подняла глаза на Эриса. — Как бы изменилась наша жизнь, если бы ваш отец всё-таки призвал вас ко двору? Быть может, мы опустили в бочку не того ди Льютеса. — Перед её глазами появилось видение. — Каким он был двадцать лет назад, Иллвин?
— Ох, таким же, как сейчас, — отозвался Иллвин. — Не таким искусным и опытным, может быть. И плечи были поуже. — Воспоминания разбудили улыбку на его губах. — Не таким рассудительным.
— Не таким мёртвым, — проворчал Эрис, хмуро глядя на руки, которые он снова разминал. Проверяет, не оцепенели ли? Или теперь оцепенели ещё больше?
— Когда я была молода и красива при дворе Кардегосса… — Когда Эрис ещё не был женат даже в первый раз. Когда всё ещё было возможно. Смогла бы она сделать ди Льютеса своим любовником и превратить лживую клевету в правду? Ведь тогда мрачное проклятие Фонсы губило все побеги надежды, появлявшиеся при дворе… на какие ужасы была бы обречена эта сладкая мечта, в каких бедах утонул бы блеск юности Эриса? Правдиво или ложно утешительное для Эриса предположение, что Арвол держал сына на расстоянии для его же блага? Она едва не пожала плечами. — Было всё равно слишком поздно.
Эрис удивлённо моргнул, упустив нить рассуждений, но Иллвин горько усмехнулся:
— Представьте, что бы было, если бы вы встретили его прежде, чем вышли замуж за Иаса; но до тех пор, пока вы взвешиваете все свои «если бы»… — сухо посоветовал он и как-то странно посмотрел на неё.
— До этих пор все мои «если бы» обречены на провал.
Повозка подпрыгнула и качнулась, ознаменовав таким образом поворот дороги. Иста высунулась наружу и выяснила, что они вернулись в укреплённую деревушку и снова остановились в оливковой роще, чтобы напоить лошадей. Солнце достигло зенита, становилось всё жарче и жарче.
Иста ненадолго вылезла из повозки, чтобы размять почти зажившие ноги и попить. Лисе продолжала держать белого коня лорда Иллвина за повод, давая ему напиться из ручья. Иллвин выглянул и с тоской посмотрел на него, а потом вдруг быстро исчез за тентом. Из-за полотна послышались голоса, какой-то спор между Иллвином, Горамом и слугой. Несколько минут спустя Иллвин появился снова, весь сияющий и довольный: теперь помимо рубахи на нём были кожаные штаны грума и сапоги слуги. Штаны были стянуты на талии и едва доходили ему до икр, но сапоги скрывали этот недостаток.
Иллвин потребовал своего коня и, улыбаясь, уселся верхом. На лице мужчины светилась радость от того, что он снова владеет своим телом и может передвигаться в этом ярком мире, как пожелает, хотя теперь, возможно, он острее ощущал всю хрупкость момента. Он позволил Лисе увеличить длину стремян, поблагодарил её, устроился в седле поудобнее и весело отсалютовал Исте.
На Гораме, к великому облегчению Исты, теперь были льняные штаны, найденные, судя по всему, среди нехитрого скарба, а злополучный слуга так и остался босиком. Гвардейцы Ордена Дочери помогли кое-где скатать полотно тента, потому что полуденная жара делала духоту более грозным врагом, чем дорожная пыль. Не то чтобы, была вынуждена признать Иста, лорд Эрис вообще заметил это. Они двинулись дальше. Фойкс приказал четверым всадникам ехать впереди грохочущей повозки и двоим — позади, Лисе и Иллвин ехали по бокам телеги, так что можно было беспрепятственно говорить.
Выехав из деревни, они четыре мили тащились вверх, свернули направо вдоль склона и начали спускаться в широкую долину, на страже которой стоял Порифорс. Они объехали очередную купу деревьев, когда Фойкс вдруг вскинул руку. Маленький отряд остановился.
Иллвин приподнялся на стременах, глаза его расширились. Иста и Эрис пробрались к голове повозки и выглянули наружу. Эрис поджал губы и скрипнул зубами; из них двоих только Иста сдавленно вдохнула, пуская в лёгкие шершавый горячий воздух.
Прямо перед ними, не сбавляя шага, на дорогу сворачивала колонна кавалерии. Белые пеликаны Джоконы сияли на их плащах цвета зелёной морской волны. Блестело оружие. Наконечники копий длинной вереницей сверкали на солнце, словно драгоценности, украшающие платье придворного, складками разложенного по равнине.
Глава двадцатая
Низкий стон сорвался с губ Горама; грум, посерев от страха, сжался и вцепился в поводья упряжки.
