Игорь Ковальчук - Бастард: Сын короля Ричарда
— Ну-ну. Хоть кому-то нужны не только деньги. Скажу Роже, пусть выплатит деньги завтра же… О чем говорят в Мессине?
— Не знаю, государь.
— В Мессине говорят о вас, сир, — ответил за Дика Роберт. — Сицилийцы именуют вас Coeur de lion, сир.
Ричард самодовольно выпятил губы. Корнуоллец, глядя на него, понимал, что его величеству прозвище пришлось по душе, хотя на самом деле сомневался, стоит ли гордиться. Выслушав слова саблайльского сеньора, король с особенным удовольствием налег на еду, попробовал и свинину, и баранину, и говядину, приправленную розмарином, и птицу. Мелкие косточки смачно хрустели у него на зубах. В рыбных блюдах он копался ножом с большим сомнением, но и здесь не к чему было придраться. Сидевший рядом с ним телохранитель в глубине души радовался, что на него дополнительно возложена обязанность наполнять королевский кубок, и не бросается в глаза, как мало он ест. Торопливо утолив голод, молодой рыцарь вытер нож хлебом и убрал его за голенище — кусок не лез в горло.
Государь удалился на отдых, и только тогда Дик смог наконец считать себя свободным. В отведенную ему на двоих с Робертом Саблайльским комнатушку он едва ли не бежал.
Серпиана сидела на краю набитого соломой тюфяка, красиво скрестив ноги под широкой юбкой. Она вертела в пальцах поврежденную золотую цепь, которую корнуоллец получил от Ричарда и передал ей. Девушка орудовала большими портновскими ножницами, пытаясь выпрямить вытянутые звенья и совместить края лопнувшего. Ее пальцы, длинные и гибкие, оказались удивительно сильными и ловкими — исправить все ей почти удалось. Она критически оглядела подарок и подняла глаза на корнуоллца:
— Надо бы нагреть. Спаять…
— У тебя золотые руки. — Он нагнулся и поцеловал ее. — Ты занималась ювелирным делом?
— Нет, никогда. Держи.
— Возьми себе.
— Мне не пойдет. Эта вещь слишком тяжеловесна для меня. Это мужское украшение.
Дик пожал плечами и забрал у нее королевский подарок. Он вдруг зевнул, потянулся, стягивая с себя перевязь и куртку, задумчиво почесал живот.
— Где Трагерн?
— В конюшне. Ухаживает за лошадьми. — Девушка хихикнула. — Он сказал мне, что предпочитает скрести животных, только бы не лезть в мясорубку.
Корнуоллец опять пожал плечами:
— И правильно. Нечего ему делать в бою. — Молодой рыцарь подсел к спутнице. — Ты еще не решила? Удобней всего будет обвенчаться в мессинском соборе. Завтра же казначей выплатит мне пятьдесят ливров, хватит на отрез хорошей ткани. Парчи, например, или бархата, уж не знаю. На венчальное платье, понимаешь? Какое ты хочешь?
— Я еще не решилась.
Дик слегка принахмурился. Помолчал, перебирая золотые звенья.
— Как хочешь. Но скоро мы отправимся в Азию, где храмов нет. Конечно, священники будут, но храмов… Не удастся сыграть свадьбу так, как полагается… Так, как можно. Красиво.
— Мне это неважно. Красота — дело спорное. Я еще не решилась — вот мой ответ.
— Как пожелаешь. — Он положил руку на ее колено. — А на это ты сейчас решилась?
— Еще нет. — Серпиана загадочно улыбалась. — Но в твоей власти все изменить.
Он стал гладить ее плечи и гибкую длинную шею, где под тончайшей нежной кожей билась жилка. Девушка смотрела на спутника сияющими, полными тайны глазами и не шевелилась, не произносила ни слова, ни звука, никак не показывала свое отношение. Дик мягко касался ее рук и спины и чувствовал, что тело отзывается на его ласку, но выражение лица Серпианы не менялось. В любой похожей ситуации с другой девушкой, возможно, корнуоллец испытал бы досаду и раздражение. Но не с ней. Выгадав момент, молодой рыцарь мягко опустил ее на тюфяк.
Мгновением позже скрипнула дверь и в комнатушку шагнул Роберт Саблайльский.
Навстречу ему полетел сапог. Воин отреагировал как должно, отклонился, пропуская укрепленный подковкой сапог мимо головы, и прищурился, пытаясь рассмотреть, что происходит в комнате. Свечу, поставленную на пол у ног, Дик ловко погасил, укладывая девушку поудобней, и теперь комнатушка освещалась только углями, тлеющими в жаровен-ке. Света угли почти не давали, а чтоб привыкнуть к темноте, нужно время. Но времени-то как раз корнуоллец не собирался ему давать. Второй сапог не заставил себя ждать, и, поняв наконец, в чем дело, Роберт торопливо захлопнул дверь, бросив напоследок:
— Свои сапоги соберешь сам!
Серпиана засмеялась под рукой своего мужчины, обняла его за шею, прижала к себе.
— Твоему другу вряд ли понравилось такое обращение.
Он закрыл ее рот поцелуем. Хотел шепнуть, что незачем разговаривать и так есть чем заниматься, но удержал себя. Хорош он будет, болтая вместо нее!
— О чем ты думаешь сейчас? — шепотом спросила Серпиана, когда он выдохся и пристроился рядом с ней.
Дик не ответил. В сгущающемся полусне он вспоминал крики мессинцев, от близости смерти теряющих сходство с человеческими, — в них звучали знакомые слова, вопли англичан, которых он не узнавал. Только теперь он воочию увидел, как под ноги его коня лилась кровь, — но разве можно думать об этом в бою? Нет, если хочешь выжить, для переживаний есть ночь. Дик прикрывал глаза, чтоб отрешиться от мира, в котором все шли и шли войны и никак не удавалось передохнуть, преклонить в покое голову и насладиться мгновением. Но сон оказывался продолжением реальности, лицо обжигала память о жаре солнечных лучей, бил в ноздри запах крови, острый и неотвязный. Кровью пахли его руки, и внутри него бурлила кровь, только еще живая, способная будоражить и отзываться хоть на ненависть, хоть на любовь, хоть на красоту, хоть на уродство.
Корнуоллец во сне рассеянно гладил плечо Серпианы, зная: все отвратительное, что преследует его в жизни, отпустит сердце и память, как только рядом окажется она.
Наутро Дик нашел Роберта под дверью — рыцарь из Саблайля спал на полу галереи, завернувшись в плащ. У любого свитского со временем появлялась привычка ночевать где попало, пусть даже на каменном полу, пусть даже на земле. Роберт спал чутко: когда корнуоллец остановился рядом, он тут же проснулся и поднял голову со свернутого жгутом капюшона плаща. Сонно сощурился.
— А, это ты? Что, уже рассвет?
— Вставай, пойдем на кухню промышлять остатки.
Саблайльский сеньор с кряхтением поднялся с пола. Завернулся в плащ.
— Учти, — предупредил он улыбаясь. — Когда я приведу себе девицу, мои сапоги полетят в тебя. И ты будешь ночевать на полу.
Дик поднял с пола свою обувь. Натянул на ноги.
— Ну, я-то ладно, — сказал он. — Анну ты тоже погонишь спать на полу, что ли?
— Против твоей прелестной Анны я ничего не имею, — улыбнулся Роберт не без лукавства. — Если захочет остаться — пусть…
