Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца
— Надо уходить, — Магнус подает руку. — Спасибо.
За что?
И тут до меня доходит. За то, что Йена не бросила? Он и вправду думал, что я на это способна? Избавиться от ребенка чужими руками? Не убийство, но… случись вдруг с Йеном что-нибудь, разве это не было бы мне выгодно? Нет ребенка — нет проблемы. А с совестью мы как-нибудь уживемся.
Совесть здесь в принципе не аргумент.
Проклятье. Я сама себе противна становлюсь от подобных мыслей.
Мы уходим. Темными переулками. Подвалами. Катакомбами. Забытыми переходами, в которых стоит характерный смрад канализации, а стены поросли розоватыми грибами. В очередном убежище сухо и тесно из-за ящиков. Из них сооружают подобие кровати.
Они же идут на костер.
Здесь мало воздуха и огонь горит плохо, но хватает, чтобы подогреть остатки все той же пшенки. Жаль, сахар закончился.
— Йена надо отослать, — он теперь не отходит от меня ни на шаг, то и дело цепляется за юбку, словно боится, что я сбегу. — Здесь слишком опасно.
Почему я должна говорить настолько очевидные вещи?
Почему возвращения не потребовал Ллойд? И Магнус молчал? Он-то видит, что творится в городе.
Или опять мое спокойствие важнее подобных мелочей? И кем у нас Йен на этой шахматной доске? Не король, но и не пешка… фигура без номинала.
Во имя потенциального спокойствия мира, пожертвуют и ею.
— Послезавтра казнь, — Магнус подбрасывает в огонь желтоватые отсыревшие доски, и дым расползается по пещере.
Я знаю, что казни на площади Возмездия проводятся часто. Они — почти жертвоприношение, пусть бы и Храм закрыт именем Республики. В ней нет богов. И нет правителей.
Только народные избранники, которые все-таки решились.
— Только Кайя?
Повторяю себе, что его не получится убить, но… не верю. Он устал бороться. И готов уйти.
— И Кайя тоже.
— Хорошо, — я протягиваю к огню руки, удивляясь тому, что пламя не греет. — Выйти придется рано. Мы должны оказаться как можно ближе к эшафоту.
Магнус не спорит, а Урфин пытается убедить, что в этом нет смысла. Слишком опасно. Урфин будет среди конвоя. Он попытается подобраться ближе. Передать записку.
Не уверена, что Кайя способен читать.
— Лучше это, — я развязала шнурок и сняла кольцо. — Отдай ему.
— И ты останешься здесь?
— Конечно, нет.
…Кайя, когда я до тебя доберусь, то… не знаю, что с тобой сделаю.
На отдых — два часа. Ящики. Плащ вместо простыни и он же за одеяло. Костер почти погас. Тишина, в которой слышно, как где-то далеко, в лабиринте ходов, разбиваются капли о гранитную гладь. Города тоже умеют плакать.
А мне пока нельзя.
И когда Йен забирается на импровизированное ложе, у меня не хватает сил прогнать его. Йен же, устраиваясь под боком, протягивает осколок старой тарелки.
— Спасибо, дорогой.
Остатки узора. Острые края… получится ли у меня когда-нибудь склеить собственную жизнь?
Не знаю. Я постараюсь.
…говорят, завтра уже лето. Летом нельзя умирать, Кайя. Умирать вообще не стоит, разве что и вправду время пришло. А тебе — рано. У тебя дети, между прочим. Двое. Я знаю, что тебе про Настю не сказали, извращенное милосердие, но про Йена ты не можешь не знать. Он — твоя копия. И да, я все еще ревную, но это же не повод, чтобы вот так… с головой расставаться. Очнись, пожалуйста. Ты нам нужен.
Молчание.
Казнили на площади. Кайя сказали, что площадь называется площадью Возмездия. Это тоже было неправильно. У нее было другое имя…
…мост. Возвращение.
Встреча.
Кто-то очень важный… и по первому снегу. Снег шел, определенно. А вот сейчас — растаял. И солнце вовсю припекает. Охране жарко, на них слишком много железа. Идут, сомкнув щиты, плотным строем, железной коробкой. Удачное построение для пехоты, но не в условиях города. В уличных войнах другие правила.
А пахнет кровью. Разной. Кайя ловит нюансы ароматов. Старая, засохшая, въевшаяся в камни. И та, что посвежее, разлагается под солнцем, привлекая рои мух. Молодая, горячая, алого цвета.
Лужи и лужицы.
Дождь вчера шел, и кровь смешалась с грязью. Нельзя же по крови ходить. Она ведь чья-то.
Людей собралось сколько. Женщины. Мужчины. Серые лица и пустые глаза, в них — то самое алое марево, которое вызывает мигрень. Кайя трясет головой, и цепи звенят. Зачем их столько?
Они боятся, что Кайя сбежит.
Ему некуда.
Он подымается на эшафот. Оттуда лучше видно. Интересно даже… они всегда приходили смотреть на казнь, не из любопытства, но потому что так было принято. Кайя помнит этот дом, и длинный балкон, способный вместить многих. Для Кайя ставили кресло. Сейчас же все сидят на лавках. Судьи не расстались с мантиями, и сливаются в одно сплошное алое пятно.
Ветерок шевелит полотнища.
У самого помоста, за оцеплением, сидят женщины. Кайя понимает, что они пришли сюда очень рано, возможно, в полночь или еще вчера, чтобы занять лучшие места. Женщины принесли корзины, а в них — пледы, бутыли с водой или чаем, сухие лепешки и рукоделие.
Вяжут. Тонкие спицы мелькают в руках, женщины разные, но ритм один, и, кажется, что они цепляют спицами алое марево, вывязывая одну огромную шаль, которой вот-вот накроет Город.
Женщины сосредоточены. Они осознают всю важность своей работы. И отвлекаются лишь на новых участников действа. Эти люди знакомы Кайя.
Старик в черном камзоле держится прямо, гордо, взирая на толпу свысока.
Ему свистят. Бросают камни, но те разбиваются о щиты стражи.
Две женщины. Похожи друг на друга, но первая вызывает отвращение явной нечеловечностью своей природы — Кайя видит ее изнутри. Вторая пуста, выгорела. Она идет, опираясь на руку первой. Ступает медленно, осторожно, словно боится упасть. Обе — в одинаковых черных платьях. И обе лишены лиц. Вместо них — маски из пудры и румян. Та, которая еще человек, смотрит перед собой, но почему-то складывается ощущение, что она слепа.
Ее убивают первой.
Все довольно просто.
Несколько ступеней — помост над помостом. И плаха, которую застилают алой тканью. Щелкают спицы, стальные жвалы жуков-вязальщиц.
— Останови, — старик остановился рядом с Кайя. — Ты можешь. Останови.
Зачем?
— Она все равно умирает…
Да, Кайя видит. Женщина внутри пуста и больна. Она плохо понимает, куда ее ведут. И та, вторая, заботливо поддерживает под руку, но стоит палачу коснуться топора, как кидается с воем…
Ее бьют по лицу.
Нехорошо бить женщин.
— Пусть сама умрет. Тебе ведь недолго ждать…
— Чего?
— Свободы.
Кайя свободен. Наверное. Но ему некуда идти. И люди собрались, чтобы посмотреть, как его убивают. У них не получится, тогда люди оставят его в покое.
