Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ярл
— Вы ничего не слышали о каком-то ночном монстре, что появился в нашем замке?
Я пожал плечами.
— Я знаю только один тип монстров, что шатается по ночам. Особенно у спален молодых девушек.
Леди Даниэлла смотрела кротко и печально, леди Дженифер вспыхнула и явно хотела брякнуть резкость, но леди Изабелла послала ей предостерегающий взгляд.
— Сэр Ричард, — сказала она строго, — в том коридоре всегда несут стражу двое надежных воинов. Один в одном конце коридора, другой — в другом.
— Обоим можно отвести глаза, — заметил я. — Самое простое заклинание, которым владеют все, это положить золотую, а то и серебряную монету в протянутую лапу. Нет-нет, я не утверждаю, что именно так и было! Вполне возможно, что были заклинания и помощнее. Например, слово самого короля… Ладно-ладно, леди Изабелла, пусть будет чистое колдовство! Но факт остается фактом: прямо перед дверью в спальню леди Дженифер был убит граф Марселен. У меня только одно объяснение — что леди Дженифер спросонья приняла бедного графа за меня и разорвала его голыми руками.
Даниэлла мило улыбнулась и взглянула в мою сторону лукаво, мол, знаю-знаю, что тебя, Рич, она бы не разорвала, а леди Изабелла нахмурилась, серьезный человек, да и ситуация не до шуток.
— Но сбежавшие телохранители, — проговорила она, — утверждают, что видели, как барон Фортескью набросился на графа Марселена! Причем убил с такой яростью и бешенством, словно в него вселился монстр. Потому телохранители, люди не робкие, в ужасе бежали, роняя оружие, до самой королевской караульни.
Патрик кашлянул, сказал мягко:
— О таком случае поется в балладе о безумном Генрике. Человек, когда приходит в ярость, становится зверем.
Герцогиня посмотрела на меня очень внимательно:
— А вы что думаете о ночном происшествии?
— У меня нет никаких предположений, — произнес я равнодушно. — Я жду, когда подсохнет земля. А кто возле чьей спальни…
Леди Дженифер окрысилась:
— Это было не возле моей спальни!
— А, — сказал я понимающе, — вы труп вытащили в коридор?
— Не смешно, — бросила она раздраженно.
— Что вы, что вы, — заговорил я поспешно. — Если в спальне трупы уже и прятать негде, надо вытаскивать, это понятно. Или сбрасывать в тайный колодец… Говорят, у Клеопатры было такое устройство. Рекомендую, как заботливый брат!
Она сверкнула глазами, будто высекла искры.
— Вы мне пока что не брат!
— Но все-таки я забочусь, — сказал я со всевозможным лицемерием, настолько заметным, что даже Даниэлла, смотревшая на сестру с упреком, а на меня с сочувствием, взглянула с укором. — Вот, к примеру, напоминаю, что столь юной леди не пристало так громко чавкать и вытирать пальцы о скатерть. Для этого есть салфетки… Ох, простите, здесь салфеток, увы, нет.
Герцогиня взглянула с немым вопросом в глазах, что это, мол, такое, а Дженифер взвилась, глаза засверкали так, что искры посыпались на стол.
— Я вообще не чавкаю!
— Мы здесь все свои, — проговорил я примирительно. — Поверьте, леди Дженифер, я бы никогда такое не брякнул в присутствии молодых придворных короля, которым вы так стараетесь понравиться. Скажите, а как вы их так сумели стравить, что уже убивают друг друга?
— Я их не стравливала!
— Да и я так думаю, — согласился я со вздохом, — в ваших интересах устроить конкурс и посмотреть, кто больше даст. У графа Марселена, как я слышал, только пышный титул, но ни гроша за душой, а вот барон Фортескью…
Герцогиня напомнила с укором:
— Сэр Ричард, барон Фортескью женат…
Я отмахнулся.
— Долго ли удавить жену, если перестала… ну, ндравится? Вон граф Синяя Борода шестерых сумел… Правда, на седьмой споткнулся. Видать, попалась такая же Дженифер. Так что к барону присмотреться стоит. Конечно, он вспыльчив, как теперь все поняли…
— Его отправляют в королевскую тюрьму, — напомнил Патрик.
— Это не плаха, — ответил я успокаивающе. — Из тюрьмы можно выйти. Победителем! Я слышал, он пророс родней во все кланы?.. Впрочем, Господь все видит. Рано или поздно накажет, обязательно накажет.
Леди Дженифер произнесла саркастически:
— Я не могу, даже если очень-очень постараюсь, увидеть мужество в человеке, который смиряется перед какой-то высшей силой! Это трусость, это рабство души. По-моему, верить в Бога и загробную жизнь — это недостойно отважного и мыслящего человека.
Женщины слушали, соглашаясь, а Патрик подхватил горячо:
— Прекрасно сказано! Только слабые и ущербные люди верят в эти смешные ад и рай, о которых рассказывают тупым крестьянам неграмотные священники.
Они посматривали на меня, но я ел молча, с удовольствием пожирал нежное мясо, а кости бросал Псу. Он ловил и мгновенно перемалывал, а взглядом подсказывал, что на костях можно оставлять мяса больше, еще больше.
Дженифер заговорила торжествующе:
— Что, сэр Ричард, признаетесь?
— В чем? — поинтересовался я с набитым ртом.
— Что трусите. Что придумываете себе детские сказки насчет ада и рая!
Я пожал плечами.
— Я же вас не стараюсь переубедить?
— А почему? — спросила она въедливо. — Разве миссионеры не стараются обратить в свою веру? У нас бывали уже…
— Я не миссионер, — объяснил я. — Каждый живет по своим принципам. И каждый попадает в то место, которое заслуживает своей жизнью.
— Мы уж точно попадаем в ад, — заявила она хвастливо. — А вы, конечно, в рай. Ну а как может быть иначе?.. И скажите мне, что там? Почему-то никто не может рассказать…
К их удивлению, я ответил:
— Я могу. Сейчас запью эти блинчики, а то в глотке застрянут, и расскажу… Фу-ух, прекрасное вино! Или это не вино? Словом, один из отцов церкви, блаженный Тертуллиан, за свои заслуги удостоился… Словом, побывал в обоих местах, вернулся, народ его окружил, жадно расспрашивает. В первую очередь, конечно, каков ад, все-таки каждый понимает, куда попадет, скорее всего.
В полном молчании они ждали, пока я запил еще раз, отставил и вытер пальцы о край скатерти.
— В аду он увидел длинные столы, за которыми с обеих сторон сидят люди. Столов множество, людей за ними еще больше. Все столы завалены самыми изысканными яствами, каких и надумать невозможно, стоят открытые кувшины с самыми лучшими на свете винами, ароматы и запахи щекочут ноздри, слышно, как громко урчат пустые желудки, умоляя дать хотя бы крошку со стола… Но несчастные жутко страдают, пожирая глазами роскошные яства, голод сожрал уже их плоть и жадно гложет кости. Грешники стонут, пожирают взглядами кушанья, одеревеневшие языки царапают пересохшие глотки, но… вечные муки грешников, что жили не по заповедям!
